Руслан Мельников - Эрдейский поход

В самом деле... Бранко именно сюда, на рыночную площадь, со стен показывал, когда предлагал занять оборону в порубе. И ведь действительно, неподалеку от входа в узилище на крепко сбитом помосте высился позорный столб. Толстое, грубо отесанное бревно. К бревну прикреплены железные кольца. А с помоста свисает несколько ржавых цепей. На трех – разомкнутые колодки. Развлеченьице для рыночной публики. И развлечение, и назидание... Сейчас, правда, прикованных колодников здесь не было. Ни живых, ни мертвых. Но вот тюрьма, судя по поведению Рамука, не пустовала.

Очень интересно... Такие поруба укроют и от солнца днем, и от темных тварей – ночью. Бранно был прав – не простая то тюрьма, а настоящая крепость стоит у рыночной площади. Кто-то, видимо, ее и использует в этом качестве. Только когда – днем или ночью?

Если днем – почему дверь не заперта? Почему не закрыта хотя бы плотно? Если ночью – почему не бегут навстречу радостные людишки? Людишки...

– Нечисть, говоришь, прячется? – пробормотал Всеволод.

Шекелис тоже оценивающе смотрел на толстые крепкие стены и узкие окна.

– Может, нечисть, а может...

– Человек?

Жаль, Рамука не спросишь...

– Какой человек?! Откуда здесь взяться человеку?! – К ним спешно подогнал коня Конрад, досадующий на очередную задержку. – Там, где прошли нахтцереры, людей нет и быть не может.

– Упыри прошли и мимо Серебряных Ворот, – резонно заметил Всеволод, – Но там, я надеюсь, еще остались люди. Почему же здесь не может случиться того же? За этими стенами вполне можно укрыться от тварей.

– И что? Даже если в темницах Германштадта брошены узники, даже если до них не добрались вервольфы и нахтцереры, все они давно должны были умереть от голода и жажды.

– Я говорю не об узниках. А о том, кто по доброй воле остался в этом городе.

– По доброй воле? Здесь?

– Именно! И я хочу узнать, кто остался. И почему.

– Русич! – кажется, хладнокровный сакс начинал терять терпение. – Нам нужно спасать мир, а не забившихся по щелям поселян и бюргеров.

– Вообще-то мир-то как раз и состоит из этих самых поселян и бюргеров, – хмыкнул Всеволод.

– Мы зря теряем время!

– А может, и не зря. Я хочу проверить узилище, Конрад. Не такое уж оно и большое, так что надолго мы здесь не задержимся.

– Я займусь! – вызвался Золтан. Соскочил с коня, потянул из ножен саблю. – Коли человек там – найду, коли нечисть – изрублю в капусту. Возьму Рамука да ребят своих прихвачу. А уж ежели и ты, русич, дашь с полдесятка дружинников – в два счета управимся.

– Не дам, – хмуро ответил Всеволод. – И тебя с твоими шекелисами не пущу. Ни к чему рисковать понапрасну – и так уже уйму народа потеряли. Пойду с Рамуком сам. Загляну, проверю и вернусь.

– Не-а, сам не пойдешь, – осклабился Золтан. – Рамук тебя слушать не станет.

– Ладно, – вздохнул Всеволод. – Ты – тоже. Со мной. Но собаку вперед пусти.

Золтан кивнул, что-то коротко и резко приказал псу. Рамук стрелой сорвался с места. Тихо, скрытно – без рычания, без шума – метнулся через рыночную площадь. Скользнул в приоткрытую дверь поруба.

Исчез во мраке.

Всеволод и Золтан, звеня доспехами, бежали за собакой. Но вовремя добежать не успели. Ни тот, ни другой.

Едва миновали позорный столб, едва ступили на низкий порог...

Грохот и визг донесся откуда-то из недр узилища. Пронзительный визг издыхающей собаки.

– Рамук! – выдохнул Золтан.

– Ра-а-амук!

Шекелис, вмиг позабыв о всякой осторожности, ворвался в тюрьму первым. Плечом толкнул скрипучую дверь. Вбежал в темноту.

Грохот сапог. Звяканье шпор.

И снова – глухо, будто из-под земли:

– Ра-а-амук! – но уже с болью и ненавистью.

Всеволод вбежал следом за угром.

Небольшой коридорчик. Дальше – большая комната, едва-едва освещенная единственным узким окошком. Длинная скамья. Массивный стол. Чернильница с высохшими чернилами. Сломанное перо. Пыль. В стене – еще одна дверь. Открыта.

Туда!

Лестница вниз. Опять – короткий коридор. Решетка. Поворот. Дверь. Еще комната. Скупой свет из окошка, похожего на вынутый из кладки под самым потолком кирпич, едва освещал...

А вот тут влетевший в помещение Всеволод чуть не споткнулся.

...Освещал лежавшее поперек прохода и преграждавшее путь длинное железное... Ложе на деревянной раме с двумя обмотанными веревками воротами по краям. Тяжелое. Перевернутое. Короткими загнутыми ножками кверху. Густыми острыми шипами книзу.

Под странным ложем еще подрагивали белый хвост и вывернутая задняя лапа шекелисского пса. Из-под ложа растекалась кровавая лужа. Мертв! Рамуку уже ничем не помочь – собаку пронзили не меньше десятка шипов. Два попали в голову.

Всеволод похолодел: на месте несчастного пса мог ведь оказаться он сам. Или Золтан.

А Золтан сейчас рычал не хуже несчастного Рамука. Рычал и метался в густом полумраке с обнаженным клинком. Натыкаясь на железо, ругаясь...

Да только не было здесь никого. Лишь железные кольца, цепи и факельные подставки по стенам. Жаровня в углу. Колодки на полу. Рядом – грудой – щипцы, тиски, многохвостые кнуты, вилки, ножи, пилы, крюки, молотки и прочий палаческий инструмент.

Пыточная!

А шипастое ложе... Вон еще одно, – в темной и просторной, как комната, нише напротив. На хитром, опутанном цепями механизме, который позволяет одним движением рычага поднимать ложе из горизонтального положения в вертикальное и обращать в любую сторону под любым углом. Обрушившаяся на Рамука платформа тоже крепилась к такому же механизму – там, у самой двери еще покачивалось переплетение цепей и блоков. Вот только почему-то выскочили из зажимов кривые ножки. Отчего-то сорвался чудовищный пресс.

– Золтан! – позвал Всеволод, осматриваясь вокруг. – Что это? Что убило собаку?

– Ведьмина кровать, – проскрежетал шекелис.

– Какая кровать?

Золтан оставил наконец безнадежные поиски. Кое-как, на ощупь, вернулся к двери, к рухнувшему шипастому ложу. Объяснил:

– Для ведьм, колдунов, еретиков и прочего неугодного Господу сброда она изготовлена. Помогает вытягивать признания.

Да-да, именно вытягивать! Дыба, понял Всеволод. Только особая, изощренная. Кладут осужденного на шипы, воротом растягивают суставы и при этом еще можно крутить-вертеть человека по своему усмотрению. Хоть пятками к огню опускать, хоть вниз головой держать, покуда кровь носом не хлынет.

Всеволод покачал головой. Додумаются же, изверги! Ладно, с ложем этим ясно. Не ясно пока, что произошло с Рамуком.

Судя по всему, ведьмина кровать стояла у стены. Висела, точнее. Нависала над самым входом. А потом? Собака, пробегая мимо, случайно задела... уронила... обрушила на себя? Случайно? Сама? Такую тяжесть? Что-то не верится.