Карина Демина - Внучка берендеева. Второй семестр
— Люци!
Я к стеночке повернула голову, к ковру, все лучше, чем на дверь глазеть. Слышать-то и без того слышу, так к чему свое любопытствие казать?
Нет, уж лучше буду дивный узор разглядвать.
Ниточка то узенька, то широка, вьется, плутает, с иными сходится, свивается, будто дорога человеческая. И не сказать, дурна ли, хороша ли… такова, как есть.
— И была у этого боярина дочь. Говорят — красивая… глаз не отвесть… вот и решил с какого-то перепугу наш боярин, будто вскорости отойдет матушка… а свято место пусто не бывает. Так отчего ж не подсуетиться? Не подсунуть царю дочь-кровиночку? Может, если б повременил, так бы оно и вышло, да поспешил… все вы горазды на бумагах города чертить, а как до дела доходит, то и лавку кривобокую ставите…
— Ты нам эту лавку до конца жизни вспоминать будешь? — спросил Архип Полуэктович и как-то так… тепло?
А мне подумалося, что связаны они аккурат таким узором, который на коврах Люцианы Береславовны вьется.
Прост.
И сложен.
— Буду, Архипушка… и не только ее. Но мы ж не о том, мы о боярыне… показали ее царю… и оставили… он бы насильничать не стал… значит, сама захотела. То ли батюшкиных сказок наслушалась… то ли на подарки царевы польстилась… а может, полюбила. Девичье сердце влюбчиво… да и дурное оно… и царь не устоял. О прочих-то только слыхивала, а тут… батюшка наш, помню, злился. Ярился. Мол, при живой-то жене да полюбовницу в тереме держать…
— Лавка та еще стоит… знаешь?
— Знаю. Я ее зачаровала…
— Да она и без чар бы!
— Конечно, Архипушка, но с чарами верней как-то… мне там думается хорошо… ты черемуху посадил?
— Нет.
— А кто?
— Не знаю…
— Врать так и не научился. Не знай… хорошо принялась. И когда зацветает… спокойно там… уютно… хоть жить оставайся. Царица померла, когда мне пятнадцатый год пошел… уже многое понимала. Тогда-то только и разговоров было, женится царь аль нет… наследников-то хватало, и наш… и Михаил… и меньшой… но и царь еще не стар. Но бояре поднялись. Редко с ними такое единение бывает. Мол, не бывать такому, чтоб потаскуха да царицей стала… вот так… и смирился… согласился на смотрины… не дожил только… а она и следом ушла… говорят, от большой любви. Но я думаю, что притравили для верности. И Милку бы… ее Мишка к себе забрал. Дар у девки. Выучится — магичкою станет… братец-то, конечно, не рад был, да спорить не посмел. Чуял, что не за ним сила… свистни Мишка, многие бы стали… или вот за Мирослава, даром, что младший… им бы и сказать свое слово. Но Мишку клятва держала. А Мирослав… я его помню. Мы играли вместе. Он мне рогатку делал. И читать учил… книжная душа, сынок весь в него пошел. Не стал бы Мирослав с заговорщиками возиться. Первым бы донес.
— Люци!
— Успокойся. Я знаю, что говорю и с кем говорю. Скажи, что сам о таком не думал… ребра я тебе подживила, но извини, силы у меня немного, так что перетяну. Поберегись уже, добре?
— А ты…
— И я поберегусь… кому я нужна, Архипушка? Девка — не девка, баба — не баба… магичка-неудачница.
— Зря ты…
— Знаю, что говорю… наверное, потому и злюсь, что твоей Зославе Божиня силы полною мерой отмерила, а мне вот… огрызки одни… ни себе помочь, ни Любаньке…
— Мне ты помогла.
— Да… великое дело, это и деревенская знахарка сумела бы… ты с Милославой осторожней. Ее, конечно, Мишенька спас, укрыл, да… он у нас честный очень. Не стал бы таиться. И знает она правду. Или то, что правдою считает. Поэтому приглядывай… и будь осторожен.
— Буду.
— И ему тоже скажи… а черемуха в этом году рано зацветет. Как ты думаешь?
Я тронула пальцем шелковую дорожку.
Сила?
Силой-то Божиня и вправду наделила. Да только что с тое силы? Не больно-то она нынешнею ночею помогла. Да и прежде… и коль повторится все, то сумею ли помочь?
Не продлит моя сила бабке годы.
Не вернет Арея, коль сам не справится.
Не залечит боль Велимиры… и не разломит кольцо Елисеево… да память Евстигнееву не воротит. Так что с нее толку?
Глава 25. Внове о царевичах расповедуючая
Если б кто спросил Ерему, чего ему для счастья надобно, Ерема знал бы, чего ответить — свободы. И пусть сам он не был настолько волком, как брат, но все одно несвободу свою осознавал остро.
С того дня, как…
— Читаешь? — человек появился в библиотеке, вновь подгадав время, когда Ерема остался один.
В библиотеке нравилось.
Тихо.
И пахнет книгами.
Бумагой. Терпкий сладковатый запах. Еще чернила. Люди, которые где-то рядом, но все ж наособицу. Библиотека при Акадэмии огромная, в ней легко затеряться.
Или представить, что затерялся.
Остался в кои-то веки один.
Нет, где-то рядом листает очередной толстенный том Емеля, но для него книги — святое, и не читает он, будто душою в сплетение букв уходит. Возвращается просветленный, счастливый. С чего — спрашивать бесполезно, если и ответит, все одно не поймешь.
С Еремой не так.
Книги — это предлог. И порой кажется, что остальные распрекрасно сие разумеют, но позволяют Ереме передохнуть.
Хотя бы несколько минут одиночества, это уже много.
И мало.
Даже здесь Ерема слышал отголоски братовой боли.
Устал.
От муки. От неспособности закрыться. От стыда — он лишь эхо слышит, а каково приходится Лису? И от тоски чужой, навязанной… от… от всего.
А тут еще этот.
Эта?
Ерема не мог бы точно сказать, мужчина стоит за спиной или женщина. Да и… какая разница?
— Уходи, — важно было лишь, что этот человек, кем бы ни был он, крал то малое время одиночества, когда Ерема мог представить, что он свободен.
— Мне подумалось, ты захочешь поговорить?
— О чем?
Ерема провел ладонью по шершавому листу, пытаясь вспомнить, о чем же книга.
О заклятьях зельных?
О зельях вовсе, а не о заклятьях?
О тайных знаках, навроде того, что теплом отзывается на прикосновение?
— О том, что с вами будет, с тобой и с братом. Как скоро вы сойдете с ума? То, что с вами сделали, незаконно.
Ерема знал. Но он дал согласие, когда спросили. А потому, кого еще винить?
— Ты был молод. Растерян. И когда человек, которому ты безусловно доверял, сказал, что без этого обряда твой брат умрет, ты согласился. Как ты еще мог поступить?
Отказаться.
Позволить Лису вернуться в стаю. Так было бы лучше для обоих, это Ерема понимает. Теперь. А тогда… тогда сама мысль о разлуке казалась предательством.
Как?
Бросить Лиса.
Последнего живого родича?
Отдать его волкам… нет, разве любящие братья поступают так? И получилось, что его, Еремы, любовь испортила жизнь обоим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});