Анна Оуэн - Стальное зеркало

Джулио Чезаре поднимается со своего стула, идет к распахнутому окну, долго смотрит через ветви. Вишня уже отцвела, еще зеленые завязи плодов глянцево блестят на солнце. Вишни будет много. Похоже на то, что год выдастся урожайным. Дорога, ведущая от усадьбы вниз, петляет по холмам. Солнце в зените, крестьяне разошлись с полей отдыхать. Тихо, очень тихо, не слышно ни голосов, ни блеяния коз, ни ржания лошадей. Поместье заснуло как ящерица на камне, впитывая всей шкурой солнечное тепло.

Синьор Варано протянул руку и сломал ветку, мешавшую присмотреться к дальней гряде холмов.

— Синьор Петруччи, — не оборачиваясь, заговорил он. — Вы знаете, что я не ищу сделки с дьяволом, и знаете, почему. Вы можете себе позволить исследовать природу этого загадочного существа, и, как мне кажется, вы достигли в этом куда больших успехов, чем все другие. Но вы ученый, а я всего лишь питаюсь крохами с пира подобных вам мыслителей. И мне этих крох недостаточно! — поворачивается спиной к окну Джулио Чезаре. — Понимаете ли вы это?!

— Да, я понимаю, синьор Варано, — кивает сиенец. — Это моя работа: понимать. Но и вы поймите, неправильно сделанное все равно не даст нужного вам результата. Вы потеряете время. У меня есть другое предложение: что если попробовать приманить гостя на обычного человека, наделенного разумом, а потом, в последний или предпоследний момент заменить его на подопытного?

— Но как мы добьемся связи между этими двумя? Несомненной связи, по которой можно будет пройти… или попросту перепутать?

— Кровное братство, насколько мне известно, опознают и с той стороны. Я никогда не пробовал этим воспользоваться сам, но описанных достоверных примеров существует достаточно. Для вящей надежности, можно задействовать в обряде обоих, приманку и подопытного, последнего совсем немного, а потом приманку убрать.

Джулио Чезаре возвращается на свой стул, расправляет полы кафтана, проводит ладонью по ряду пуговиц. Предложенное весьма ново и интересно. Кому сделать — найдется. По приказу синьора Варано любой из доверенных лиц согласится и побрататься с бессмысленным кретином, и претерпеть испытание болью. Хотя, возможно, тут стоит не выходить за круг семьи. Есть сыновья, которые исполнят любую волю отца. А лишние люди в этом деле не нужны, даже если они знают, что награда за верность будет щедрой, а наказание за непослушание — жестоким. Сыновья, даже младший, не только понимают, что отцовская воля непререкаема, но еще и представляют себе, какие выгоды им сулит успех.

Слишком поздно Джулио Чезаре понял, что не будет жить вечно. Слишком поздно спохватился и начал то, что следовало бы начать еще лет двадцать назад.

Изучаемый был птицей редкой. Обычно деревенские дурачки все же обладали каким-то разумом и уж точно волей. Те, кто был совсем пуст внутри, не доживали до мало-мальски зрелого возраста. Но если есть деньги и время, найти можно все. Например, единственного сына недавно умершей зажиточной вдовы, которого двоюродные братья, следующие кандидаты на наследство, вполне охотно отдали «лечить»… Здоровое, сильное молодое тело — и никаких следов человеческой души или ума, пусть даже и нездравого. Пустой дом. Казалось бы идеальный сосуд для бестелесного духа, который настолько жаден до человеческих чувств, что платит за них чудесами — вот тебе тело без хозяина, возьми, войди и чувствуй, сколько угодно — но нет, не летит птица в силок, не идет мышь в мышеловку.

— Это очень хорошая мысль, синьор Петруччи. Даже если мы не преуспеем, я награжу вас за выдумку. Если же мы достигнем успеха, у вас не будет ни малейшего повода дурно думать о моей щедрости.

— Об одной услуге я хотел бы попросить вас прямо сейчас.

Джулио Чезаре знает сиенца слишком давно, чтобы не догадаться хотя бы отчасти, чего тот может желать.

— Вы хотите наблюдать за опытом?

— Я хотел бы в нем участвовать.

— Но, помилуйте, для чего это вам? — изумляется синьор Варано. — Вы ведь уже, по вашим же словам, испытывали нечто подобное…

— Я заинтересован в результате иначе, чем вы, но не меньше. У ваших сыновей, синьор Варано, нет нужного опыта. Они никогда не испытывали этого на себе и не будут знать, когда отойти в сторону. А мы с вами не сможем с достаточной точностью определить момент извне. Мы рискуем провалить попытку… и потерять приманку.

— Иногда, — Варано задумчиво проводит рукой по расшитому золотом и жемчугом оплечью кафтана, — иногда мне кажется, что желание знать — самая главная движущая сила в человеке. Она способна завести куда дальше, чем желание властвовать или продлить срок своего бытия в этом мире. К счастью, эта страсть просыпается не так уж часто и лишь в немногих. К счастью, дорогой мой синьор Петруччи, я не оговорился. Будь в мире множество людей, подобных вам, он был бы прекрасен… но и ужасен.

— Он не был бы ужасен, — качает головой синьор Петруччи. — Если бы нас было даже не много, а просто чуть больше, мы могли бы работать вместе и не опасаться, что знания будут потеряны, а работа останется незаконченной. То, что вас пугает, синьор Варано, наверное, ушло бы или сильно смягчилось… не было бы нужды втискивать в одну жизнь все, что можно.

— Когда?

Сиенец посмотрел в окно на белое полуденное небо.

— Завтра, синьор Варано. Сегодня я посмотрю на вашего подопытного и еще подумаю, а завтра мы начнем. У меня не так много времени, а с первого раза может и не получиться.

Все в Чивитта Кастеллана днесь пьяны, а также пьяны,И дорога напилась — вся с собой пересеклась.Сорок раз.Выйдешь поглядеть на мир, а вокруг опять трактир.Чтобы выровнять дорогу, нужно выпить очень много…

Голос у поющего несильный, но чистый, уверенный и очень заразительно веселый, а еще совершенно трезвый. И знакомый. Папский секретарь морщится — он людей запоминает хорошо, в том числе и по голосам, но вот кто из его почтенных знакомых мог бы распевать такое под окнами трактира, явно сочиняя строчки на ходу… не вспомнишь. Разве что сам Его Святейшество, но это точно не он.

Тут загадка разрешилась сама собой, потому что сначала распахнулась внешняя дверь и песенка либо прервалась, либо потонула в шуме общей залы, потом очень быстро простучали шаги, дверь распахнулась, впуская клуб теплого воздуха и осколки сорока громких разговоров, а следом за паром и словами на чистую половину, слегка прихрамывая вошел Бартоломео Петруччи, ученый муж из Сиены.

— Доброго вам дня, мессер Бурхард! — провозгласил гость, повел рукой в сторону накрытого стола, и добавил: — А также наиприятнейшего аппетита!