Патриция МакКиллип - Арфист на ветру

Они попытались дать ему последний бой перед тем, как он заставил их войти в гору. Но мертвые обступили его, точно каменные стены, а ветра разыгрались, как никогда. Он мог бы истребить их, лишить могущества, как пытались обойтись и с ним. Но отблеск их красоты сохранился в Рэдерле, напоминая ему, какими они, возможно, были когда-то; и у него не поднялась рука для того, чтобы уничтожить Властелинов. Он даже не тронул их мощь. Он загнал их в гору, и они тут же бежали от него в образах воды и самоцветных камней. Он запечатал все входы и выходы, все лазейки, все пещеры и тоннели, все шахты и скрытые ручьи, поверхность земли и недра скалы – запечатал своим именем. Среди камней и деревьев, света и ветра, вокруг горы – всюду он расставил мертвецов, повелев неусыпно охранять все подступы к горе. Затем он выпустил ветра из своей песни, и они повлекли зиму из северного края по всему Обитаемому Миру.

И тогда он вернулся на Равнину Ветров – туда, куда тянули его воспоминания. Снег лежал по всей равнине и на всех иззубренных и громоздких лицах камней. Вокруг равнины за деревьями курились дымки, ибо никто из воинов не покинул своих становищ. Толпы мужчин, женщин, стада животных все еще были здесь и ждали его возвращения.

Они похоронили мертвых и послали отряды за припасами; они устраивались здесь на зиму, привязанные к равнине.

Моргон принял свой образ, выйдя из ветра близ разрушенной башни. Он услышал, как Моргол беседует с Гох; увидел Хара, налагающего лубки на сломанную ногу тура. Он не знал, жив ли Элиард. Окинув взглядом громадный каменный курган, он шагнул вперед в горькой печали. Вновь приложив лицо к одному из холодных, прекрасных камней, он распростер руки, словно желая обнять весь курган и удержать его в своем сердце, но внезапно ощутил, что связан, как если бы он был призраком и все его прошлое лежало под этими камнями. Пока он предавался скорби, люди стали двигаться по равнине. Он видел их внутренним взором, не думая о них, – крохотные создания, тянущиеся по нетронутым белым снегам. Когда он наконец обернулся, то увидел воочию, что люди обступили его молчаливым кольцом.

Их повлекло к нему, как когда-то его к арфисту – безо всяких причин, безо всяких вопросов, одним лишь необъяснимым чутьем. Землеправители Обитаемого Мира и четверо волшебников тихо стояли перед ним. Они не знали, что сказать Звездоносцу, представшему перед ними во всей его мощи и скорби; они просто отзывались на что-то в нем, на то, что принесло мир на древнюю равнину.

Он посмотрел на лица, которые так прекрасно знал. Они были искажены горем и страданием, горем о Высшем и об их собственных мертвых. Отыскав среди них Элиарда, он почувствовал, как забилось его сердце, – забилось быстро и болезненно. Такого лица у Элиарда он не видел никогда – бесцветным и суровым, как голая зимняя земля, было это лицо. Треть хедских земледельцев увезут с равнины домой, на остров, чтобы похоронить их на родных, промерзших холмах. Моргон не знал, как утешить брата, но когда тот, храня молчание, посмотрел на него, что-то новое появилось в его глазах, чего не было прежде в неизменном многовековом наследии князей Хеда, – казалось, Великая Тайна прикоснулась к нему.

Моргон перевел взгляд на Астрина. Тот казался все еще ошеломленным смертью Хьюриу и внезапно свалившейся на него немалой властью.

– Прости, – сказал Моргон. Это слово показалось ему столь же легким и ничего не значащим, как снег, лежащий на каменных глыбах за его спиной. – Я чувствовал, как он умирает. Но я не мог... Ничем не мог ему помочь. Я перечувствовал столько смертей...

Единственный белый глаз, казалось, заглянул в самую его душу.

– Ты жив, – прошептал Астрин. – Высший. Ты уцелел, чтобы наконец назвать себя по имени, и этим утром ты принес нам мир.

– Мир. – Он ощутил спиной камни, холодные как лед.

– Моргон, – негромко произнес Данан, – когда мы увидели падение башни, никто из нас не надеялся дожить до новой зари.

– И сколько из вас не дожили... Погибло столько твоих рудокопов.

– Да, многие не дожили. Я владею огромной горой, поросшей деревьями. Ты вернул ее нам – вернул наш дом, куда мы скоро снова придем.

– Мы дожили до того, что увидели, как переходит власть от Высшего к его наследнику, – сказал Хар. – Мы заплатили за то, что видели, но... Но мы уцелели.

Глаза его были до странности теплыми. Он поправил плащ, свисающий с исхудавших плеч, – старый жилистый король, сберегший в сердце воспоминания о начале мира.

– Ты вступил в поразительную игру и выиграл. Не сокрушайся о Высшем. Он был стар, и власть его близилась к концу. Он оставил тебе Обитаемый Мир, охваченный войной, почти невыносимое наследие и все свои надежды. Ты не подвел его. Теперь мы можем разойтись по домам в мире, не страшась чужих у наших порогов. Когда дверь внезапно распахнется навстречу зимним ветрам и мы обернемся от наших теплых очагов, ища Высшего в доме, – им будешь ты. Он оставил нам щедрый дар.

Моргон хранил молчание. Несмотря на все их слова, горе вновь коснулось его, не сильно, точно едва занимающееся пламя, он ощутил ответную печаль за каждого из них – такую, какую не могут ни выразить, ни утешить никакие слова. Он искал ее, столь подобную его собственной, и нашел в Мэтоме, усталом и омраченном смертью кого-то из самых близких. Моргон шагнул к нему.

– Кто?

– Дуак, – ответил король. Он тяжело и хрипло вздохнул, стоя, темный, как привидение в белизне снегов. – Он отказался оставаться в Ане... Первый раз в жизни я проиграл спор. Мой земленаследник с глазами, как море...

Моргон опять был нем и думал, как много связей разорвалось для него, какое множество смертей в нем не отозвалось. И внезапно сказал, вспомнив:

– Ты знал, что Высший придет отсюда.

– Он сам назвал себя, – сказал Мэтом. – Мне не требовалось видеть этого во сне. Погреби его здесь, где он предпочел умереть. Да покоится он в мире.

– Не могу, – прошептал Моргон. – Я был его погибелью. Он об этом знал. Он все время знал. Я был его жребием, а он моим. Наши жизни были одной непрерывной, переплетенной игрой в загадки... Он выковал меч, который, как он знал, поразит его, а я принес его сюда, к нему. Если бы я подумал, если бы я знал...

– И что бы ты сделал? Ему не хватало сил завершить древнюю войну; он знал, что с ней покончишь ты, если он отдаст тебе свою мощь. Он выиграл эту игру. Прими все так, как есть.

– Не могу... Пока не могу.

Он положил руку на камни, помолчал, поднял голову, ища в небе нечто такое, чего не мог найти в своей душе, но лик неба был неподвижен и бледен.

– Где Рэдерле?

– Некоторое время она была со мной, – сказала Моргол. Лицо ее было невозмутимо, точно зимнее утро, овевающее мир тишиной. – Она ушла, как мне подумалось, искать тебя, но, возможно, ей тоже требуется время, чтобы излить свое горе.