Игорь Федорцов - Камень, брошенный богом

— От себя лично, — заверил Ренескюр.

Поравнявшись с Альваром, я коротко бросил.

— Баб карауль…

Он все понял.

— О чем вы там шепчитесь, граф? — отбросив веселье, вмешался Ренескюр.

Барон ухарски подбоченился. Он нравился сам себе. Еще бы. Хозяин положения.

— Так! Пара слов.

— Уж не думаете ли вы, что ваши голодранцы с палашами устоят перед удальцами моих друзей?

— Я не думаю. Думать вредно. От этого можешь впасть в занятия неприличествующие благородному происхождению.

— Полноте, граф! — от счастья Ренескюр скосоротился еще больше. — Причем здесь неприличные занятия. Военная вылазка. Ни для кого не секрет, у нас с вами война.

— А здесь что? Фрей или Ильк? — спросил я, со скоростью шахматного компьютера просчитывая беспроигрышный ход. Или на крайний случай патовый.

— Не имеет значения, граф. Теперь это не имеет значения, — веселье у Ренескюра внезапно иссякло. Говорил он с угрозой в голосе. — Попрошу сложить оружие.

— Так просто? — подивился я наивности бывшего дружка Гонзаго.

Есть вещи, которые не сделаешь никогда. Будь ты герой, дурак или последний Иуда. Как раз такой случай. Кому-кому, а красномордой жабе не сдамся, попроси меня об этом весь мир. Не знаю почему, но подмахнуть ему?…Лучше уж на погост босым и не омытым…

— Как вы смеете нас задерживать, — напустилась на Ренескюра Югоне, выехав чуть вперед. — Я маркиза Дю Лаок. Я напишу жалобу императору на ваше самоуправство.

— Как вам маркиза, Бламмон? — спросил Ренескюр угрюмого.

Бандит поморщил нос.

— А вам Рипли?

Пигмей оценил достоинства маркизы выше.

— Жох-баба!

Гогот дружков Ренескюра кипятком ударил по самолюбию. Дальше пошло как в реакторе. Уязвленное самолюбие воззвало к геройскому самосознанию, а геройское самосознание… Вах! Вах! Вах! Аж под ложечкой засосало от перспектив!

Сейчас, сейчас прольется чья-то кровь!* — поддержал я безумство и почти вслух выдохнул. — Пересвет, мать твою!

Поравнявшись с маркизой спокойно произнес.

— Вот славно позабавимся…

Пока говорил, выудил у неё хваленный баттардо. Прикинул разделяющее расстояние до противника и тронул коня подъехать на шаг другой.

— И так, Ренескюр, вам нужна моя шляпа как признание капитуляции? — я поднял руку, будто собирался обнажить голову. — Совсем как маршалу Рюи шляпа Герга IV, просравшего битву при Бриё, а вместе с ней и королевство.

— Не валяй дурака Гонзаго! Мне нужна ваша голова! — ликовал Ренескюр.

Полцарства за…, — пронеслось в голове, и я метнул баттардо.

Метнул, прямо, как волшебной палочкой взмахнул. Начались чудеса. Рипли замер с раскрытым ртом. Бламмон молниеносно рубанул в бок баделером в попытке отбить стилет. Барон, поперхнувшись собственным идиотским смехом, немо задвигал челюстью…

Есть! Стилет торчал из глазницы Ренескюра. Не подвела самурайская рука!

Угадав заминку, сзади меня грум ловко, как только сумел каналья, развернул карету поперек дороги. Ситуация помаленьку выравнивалась.

— Пожалуй, ему еще золотой полагается, — похвалил я понятливого слугу.

Ренескюр, сполз с коня оземь.

В установившейся на короткий миг тишине зазвякало вынимаемое бандитами оружие. Задние ряды подтянулись к передним.

— Удачно получилось, Бламмон, — широко оскалился я, обратясь к спутнику покойного Ренескюра. Внутри аж звенело от желания продолжить.

Бламмон подняв руку сдержать бандитов от нападения, но ответил мне Рипли.

— Ренескюр обещал заплатить за твою поимку.

— В следующий раз, берите наличные с заказчика наперед.

Все бы мне герою шутки шутить да в игры играть…

— Плати денежки и катись! — подытожил Бламмон.

— Слово чести? — не поверил я бандиту. Имея человек двадцать головорезов, что ему мешает просто взять и прирезать нас как курят?

— Тебе мое слово не к чему. Гони деньги и все!

Мельчают люди, — загрустил я.

— Что же мы и мечей не скрестим? Вы помнится, оскорбили сеньору? — лез я в ссору.

— Извинятся не будем, — отказался Бламмон.

— А отдашь деньги — не тронем, — пообещал Рипли.

Как не глупо звучит, я выбрал бы драку. Держите меня, сейчас их уделаюю!

Но держать не пришлось… Справился…

— Постараюсь поверить. Альвар, отдайте, сеньорам с большой дороги, ларец, — увидев издевательскую усмешку на лице Рипли, я предупредил его. — Надеюсь, в следующий раз, наша встреча будет содержательней, — и похлопал по мечу.

— В следующий раз, Гонзаго, мы предпочтем быть на вашей стороне, — удивил меня признанием Бламмон.

— Почему?

— У вас легкая рука. Совсем как у палача.

— Вы мне льстите, — сделал я довольный вид и остановил, возвращавшегося, с ларцом Альвара. — Вы позволите? Пару монет? Задолжал груму.

Рипли хищно насторожился и переглянулся с более спокойным Бламмоном.

— Пожалуйста, — разрешил Бламмон. — Деньги пока ваши.

Я приоткрыл ларец и аккуратно, двумя пальцами вытащил два реала.

— Вы весьма любезны, сеньор Бламмон.

Приняв от Альвара гонзаговские субсидии на организацию вооруженных сил, бандиты развернули коней и дружно, под гиканье и свист, унеслись прочь.

— Подберите покойного Ренескюра и дуйте в Медную Башню, — приказал я Альвару, когда последний бандит пропал за поворотом. — Явитесь к императорскому веедору и застолбите за мной на правах победителя, имущество почившего барона.

Альвар не двинулся с места, тревожно оглядывая то местность, то меня.

— С вашей драгоценной сестры, клянусь, волосок не упадет, — успокоил я его недоверчивость.

В ответ юноша одарил меня уничижительным взглядом, кликнул рейтар и, перебросив бездыханное тело барона через седло, ускакал выполнять приказ.

Я подъехал к карете и, заглянув внутрь, объявил Валери и Боне.

— Мы продолжим без остановки. Дела того требуют.

Мне стоило труда не улыбнуться. В глазах жены и любовницы я прочитал любопытство. Очевидно вот так Дон Жуан, потихоньку да помаленьку и крал женские сердца.

— Маркиза, — поинтересовался я у Югоне, — вы хорошо держитесь в седле?

— Я дочь Симона Дю Лоака, бывшего шталмейстера императора.

— Отлично! — похвалил я её и крикнул груму. — Гони, что есть духу.

15

Первыми мое возвращение в Эль Гураб приветствовала стая черных ворон, да пяток висельников болтавшихся со стен родной крепости.

— Ваш капо[51] дикарь, каких мало, — выговорила мне Югоне, неодобрительно морщась.

Запашок, от принявших веревочную смерть, тянул не комфортный.