Далия Трускиновская - Люс-а-гард

— Скажите-ка вы мне, молодцы, — обратился к ним вожак, — не знает ли кто из вас, куда подевался наш пленник, братец лорда Блокхеда? Никто его ни о чем не просил? Может, кто-нибудь ненароком оскорбил пленника? Невзирая на то, что он помог нам выручить из беды девицу и сдержал свое слово? А ну, признавайтесь, кто что об этом деле знает!

— Он вбежал в конюшню, взял уздечку, — снова начал жаловаться мельник. — Потом смотрю — он уже скачет! Я разозлился — кто же тут моими лошадками распоряжается? Так, выходит, это он сам надумал?

— Черт знает что! — возмутился Томас-Робин. — Ну, не я же ему приказал! С какой это стати я буду приказывать лорду? Что он — оруженосец при моей особе?

— А куда поскакал-то? — спросили мельника из толпы. — Ты покажи направление, может, хоть так разберемся, что он задумал!

— Уж не в Блокхед-холл ли? — забеспокоился кто-то. — Плакал тогда наш выкуп!

— А вон туда и налево, — махнул рукой мельник. — Я видел, как он во-он там мелькнул. Гонять рабочего коня галопом…

— К аббатству поскакал, что ли? — перебил Рыжий Питер.

Люс от сильного толчка отлетела в сторону. Мэй исчезла, как привидение. И только стоявший по другую сторону от нее стрелок мог подтвердить ее материальность — он тоже недоуменно потирал бок. Люс поглядела на стрелка, стрелок — на нее, оба пожали плечами и вдруг услышали дружный вой восторга из четырех десятков глоток.

Мэй, перескочившая высокую ограду загона, уже сидела на второй лошади и посылала ее на препятствие с таким спокойствием, словно тренировалась на ипподроме.

Неопытная в спортивных делах лошадка мельника, видно, поддалась гипнозу. Она лихо одолела изгородь в четыре фута высотой и скрылась в том же направлении, что и юный поэт, унося вцепившуюся в гриву Мэй.

16. ПОБЕДЫ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ

Очень не понравились Люс все эти скачки на неоседланных лошадках. Ее совесть во всем этом деле была вроде как нечиста, и потому у десантницы здорово испортилось настроение. Нависла над ней неприятность, но какая именно — угадать было трудно.

Пока ватага, ничего не понимая, судила да рядила, чего это кроткий пленник вдруг взвился на дыбы и понесся, не разбирая дороги, пока Маргарет, позабыв про все десантные заморочки, успокаивала своего дорогого мельника, Люс медленно вернулась к тому зеленому дубу, под которым оставила Серебряную Свирель и братца Тука. Ей хотелось удостовериться, что хоть здесь все в порядке.

Братец Тук — очевидно, на языке жестов — уговорил певицу перебраться поглубже в кустики. Люс прислушалась, поняла, куда они скрылись, и осторожно отвела рукой ветку.

Свирель лежала в том самом блаженном отрешении, которое Люс уже было знакомо. Монах не торопился — он сидел у ее ног и медленно водил пальцем по босой ступне. Вдруг свирель негромко ахнула, и у нее сбилось дыхание.

— Ага, — отметил монах, продолжая ласкать белую ножку. Тут он почувствовал присутствие постороннего и поднял взгляд. Люс поднесла палец к губам и всем лицом изобразила вопрос: «Ну?…»

И тут монах поразил ее наповал. Как если бы и не разделала их с Люс тысяча лет, он бодро поднял кулак с торчащим вверх большим пальцем — мол, все в наилучшем порядке!

Затем, видимо, желая показать Люс, как эти дела делаются, легонько потянул юбку Свирели вверх, открыв колено. С коленом он затеял ту же процедуру, ища особо чувствительные местечки, а Свирель помогала ему своими томными «Ах!…»

Увидев, что проказник монах в помощи не нуждается и со сложным заданием справится получше Джека, Люс направилась к стрелкам — на случай, если понадобится удержать их от возвращения под зеленый дуб.

Но ватаге было не до дуба.

Черный Джек вылез-таки из пруда весь в тине и попросил убежища на мельнице — он надеялся, что кто-то из старших дочек мельника поможет ему привести себя в порядок, ополоснет чистой водой и даст какое-нибудь одеяло завернуться, пока его одежда будет выполоскана и высушена на солнышке. Опять же, холодное купание требует согревающего средства.

Самая старшая дочка, которую бдительный мельник не напрасно прятал от «зеленых плащей», тоже была весьма пышной красавицей. Раздеться-то Джек разделся, и бадейку чистой воды, чтобы ополоснуться, получил, и одеяло — соответственно. Да только договорился он с дочкой мельника до того, что не стоит бездарно тратить время, пока штаны с рубахой сушатся на солнышке. Одним словом, парочка закрыла за собой дверь и подперла ее сундуком.

Никто бы этого и не заметил, но один стрелок обратил внимание, что на живой изгороди висит полное облачение «зеленого плаща», вдобавок мокрое. Стали производить дознание. Вся ватага оказалась одетой и сухой, но не хватало Черного Джека. Тут мельник с мельничихой Маргарет, активно участвовавшие в следствии, сообразили, что к чему. Люс явилась вовремя — Мельника держали четверо, в том числе и здоровенный Малютка Джон, мельничиху Маргарет — двое, а Томас-Робин держал речь. Он объяснял мельнику, что лесные стрелки — общественное достояние, и всякая женщина имеет право ими воспользоваться. Но мельник такой благотворительности не понимал.

Пока разбирались с мельником, пока эвакуировали с мельницы и прятали в лесу Джека с новой подружкой, пока мирились за кружками эля, пока опять успокаивали мельника, не желавшего отдавать дочку за голодранца, — наступил вечер. И, стоило солнцу зайти за край леса, раздался стук копыт.

Подъехала Мэй, ведя в поводу вторую лошадь мельника. Лицо у нее было такое, что даже подвыпившие стрелки не рискнули соваться к ней с вопросами.

Мэй только глянула — и сам собой образовался проход в толпе, ведущий прямиком к Люс. Она подошла вплотную — и Люс стало страшновато. Такую угрюмую женщину она видела впервые.

— Я два часа стояла у ворот обители, — негромко сказала Мэй. — Два часа. Он отказался выйти. А дурак привратник твердил одно — юный лорд решил принять постриг, и отговаривать его бесполезно. Дьявольским наваждением меня назвал…

Мэй замолчала. Люс боялась вздохнуть.

— Значит, вот как все кончилось, — опять заговорила Мэй. — Оказывается, все эти стихи, которые я раскапывала в архивах, были посвящены тебе… Вот ведь ирония судьбы! И вот почему я в прошлый раз не могла найти его! Кто же знал, что он примет постриг в восемнадцать лет?!

— И кто виноват, что он первой встретил меня, а не тебя? — осмелилась спросить Люс. — Если бы первой была ты, он посвятил бы эти стихи тебе…

— Да нет уж, — неожиданно усмехнулась Мэй. — Его стихи — это уже факт истории. А в них фигурируют светлые волосы, серые глаза, и при желании можно даже опознать прическу «одуванчик», которую носили в твоем веке. Как мне это раньше не пришло в голову?