Джудит Тарр - Аламут

Он поклонился ей, как принц кланяется королеве — без покорства.

— Госпожа.

Соколиные глаза блеснули. Покрывало чуть колыхнулось.

— Сэр франк.

Ее голос был намного моложе, чем ее руки. Это заставило его подумать о Маргарет: о бархате, скрывающем сталь.

— Вы делаете мне честь своим присутствием, — промолвил он, — госпожа Хадижа.

Возможно, она улыбнулась.

— Это так, да. Моя внучка называет тебя родичем; дочь моей внучки хорошо отзывается о тебе. И мне захотелось увидеть твое лицо.

— Доставило ли его лицезрение удовольствие?

Она рассмеялась — это было не скрипучее хихиканье, а полнозвучный смех женщины в расцвете лет.

— Конечно, оно понравилось мне. Воистину, молодая луна в Рамадан. Я думаю, что не позволю своим дочерям увидеть тебя. Они могут сбиться с пути благопристойности.

— Я уверен, что женщины твоего рода не так легко впадают в грех.

— Быть может, и нет; но они могут после взглянуть на мужчину, которого Аллах дал им в мужья, и жестоко разочароваться.

— В мужчине есть большее, нежели красота, — возразил Айдан.

— Да, но это не так заметно для глаза, — парировала она. — Подойди сюда.

Он подошел и опустился перед ней на одно колено, чтобы ей было легче дотянуться до него — она была такой маленькой. Крошечной; удивительно, но мысленному оку она представлялась высокой. Он мог бы поднять ее одной рукой.

Она подалась к нему.

— Если бы я была хотя на двадцать лет моложе, — промолвила она, — я развеяла бы все приличия по ветру и затащила бы тебя в свою постель.

— На двадцать лет? Зачем тебе вообще быть моложе, госпожа?

Она снова засмеялась этим удивительным молодым смехом.

— Действительно, зачем, жеребчик? Тебе определенно не понравилось бы обнимать такой морщинистый мешок, как я.

— Моя первая возлюбленная оставила далеко позади третий десяток лет, и хотя время наложило на нее свою печать, ее любовь от этого стала только слаще.

— О, сэр франк, ты искушаешь меня. Снова изведать сладость молодой плоти… — Хадижа вздохнула. — Нет. Я смиряюсь. Так хотел Аллах. Мои глаза получили достаточно удовольствия. Хвала Ему, Тому, кто милосерднее, чем я того заслуживаю. И спасибо тебе, о прекрасный, за то, что ты привез мне такой подарок. Быть может, твой Бог и не вознаградит тебя, но мой всегда понимает щедрое сердце.

— Разве Он не един?

— Кое-кто говорит и так, — отозвалась она. Она выпрямилась и посмотрела Айдану прямо в глаза. — Скажи мне, зачем ты явился.

Она знала это не хуже его, но хотела услышать, как он объяснит это. Он рассказал ей. Время и пересказ стерли острые грани его скорби. Он мог говорить спокойно, негромко, без дрожи и недомолвок. Даже то, что мучило его больше всего: то, что он не смог предсказать приход смерти и даже не почувствовал ничего дурного прежде, чем жизнь уже ушла, как вода в песок. Он был слеп, глух, нем и невероятно глуп.

— Глупец, — возразила госпожа Хадижа, — это тот, кто никогда не понимает своего поражения. Ты потерпел поражение. Ты заплатил за него.

— И продолжаю платить, и буду платить, пока не будет окончена эта война.

— Кое-кто может сказать, что твой враг — не убийца из Масиафа, а моя внучка, живущая в Иерусалиме.

— Или даже не она, а Дом, ради которого она принесла в жертву все, что любила.

— И если ты считаешь, что это так, то я здесь, я беззащитна, и ты можешь свершить отмщение.

— Я так не думаю, — ответил Айдан.

— Верно.

Она безмятежно смотрела смерти в лицо — она так привыкла к присутствию смерти, что не боялась ее. Айдан склонился перед этой безмятежностью.

— Гордость, это я могу понять; и честь; и защита чего-то большего, нежели своя жизнь. Но грубая, откровенная жадность… этого я не могу простить. И мне страшно подумать, чем может стать мой мир, если Синан запустит когти в эту торговую империю.

— Я проявляю больше милосердия. Я полагаю, что он видит честный путь к достижению успеха своего дела и своей веры. Но на наше несчастье, он добивается своей цели путем тайных убийств. Чем он лучше или хуже того военачальника, который обрек мечу каждую душу в городе из-за того, что повелитель города не подчинился его воле?

— Этот военачальник не убивал сына моей сестры, — выдохнул Айдан, когда она умолкла. — Да, госпожа. Все так просто. Я любил его; для меня он был сыном, и более, чем сыном. По обычаю нашего народа, ребенок сестры священен; он ближайший из родственников, сын сердца — тем более, если у тебя нет сына плоти своей. Ради него я готов сравнять Аламут с землей.

— Быть может, — промолвила Хадижа, — это и значит быть франком. Любить человека больше, чем народ, племя или род. Видеть, что смерть любимого человека — это вина другого человека, и только одного. И бить прямо в сердце.

— Лучше, чем отсекать конечности по одной, как он поступает с нами. Меня называли жестоким, госпожа моя. Но когда я могу, я свершаю убийство чисто.

— В этом есть мудрость, — согласилась она.

Айдан помолчал, глядя на Джоанну. Она безмолвно слушала, и для его взора была прозрачна, как вода. Она была смущена и более чем слегка возмущена откровенными хвалами своей прабабки красоте Айдана; даже его признание в том, что он не придает значения годам, когда речь идет о желании, почти успокоило ее. Теперь она ждала, когда он скажет то, что должен сказать.

Айдан произнес осторожно, но без неуверенности:

— Госпожа, ты посоветовала бы своей внучке сдаться Синану прежде, чем он простер бы месть на весь твой Дом?

— Нет, — ответила Хадижа.

Айдан кивнул.

— Не собираетесь ли вы начать против него войну прежде, чем он сам придет к вам с войной?

— Мы не воинственный дом.

— Даже если вас вынудят?

— Когда нас вынуждают, мы применяем любое оружие, которое оказывается под рукой.

Он перекатился на пятки.

— Ты хочешь сказать, что я и есть это оружие?

— Разве я заставляла тебя дать клятву отомстить Синану?

— Да, я понимаю, — произнес Айдан. — Я свершу месть, а вы пожнете плоды. И поскольку я благородного звания и прибыл с Запада, а значит, совсем не купец, то я не смогу обеспокоить вас даже требованием платы, как наемник.

— Нет, конечно. — Хадижа была возмущена, а совсем не испугана. — Мы купцы, принц, но мы честные купцы. Мы платим наши долги.

— А разве это долг?

— Если ты добьешься успеха, то да, — ответила она. — И мы должны по крайней мере уплатить тебе жалование охранника, за то, что ты доставил сюда нашу родственницу в целости и сохранности. Я думаю, что мы можем выдать тебе вознаграждение, пока ты находишься здесь.