Владимир Васильев - Идущие в ночь

— Надеюсь, ты друг, — с лёгким вздохом сказала я. — Иначе кто-то из нас идиот.

Незнакомец вдруг захохотал. Он сложился пополам, уткнувшись в собственные колени, и разразился басистым уханьем. Он смеялся так вкусно и заразительно, что я не выдержала и засмеялась тоже. Вулх посмотрел на меня с немым укором, отчего мне стало ещё смешнее.

— Спасибо, госпожа Тури, — сказал северянин, резко обрывая хохот и распрямляясь. — Ты меня порадовала. Да, я друг. И тебе, и вулху, и Лю-чародею. Я шаман и знахарь, а зовут меня Кхисс. У тебя, наверное, много вопросов?

Вопросов у меня было хоть завались. Но самым насущным мне показался один. Не на каждом же пересвете, демоны побери, найдётся друг, способный удержать в руках и карсу, и вулха.

— Мы с ним, — кивнула я на вулха, — подрались на пересвете?

Кхисс покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Хотя я этого ждал. А почему вы не подрались?

Я вспомнила жёлтые глаза Карсы, горящие яростью. Вместо вулха она чуть не подралась со мной. То есть с собой. Ну что же — и человек, случается, спорит с самим собой чуть не до драки. А то и до драки. И душа его потом выглядит, наверное, изрядно истоптанной и загаженной, как любое место схватки.

— Мы с Карсой выяснили отношения внутри, — ответила я.

Я думала, что шаман и знахарь Кхисс снова рассмеётся. Но он кивнул небрежно и без улыбки, приняв мой безумный ответ как должное и тут же отодвинув в сторону — мол, есть дела поважней. Северянин шевельнулся, и над его плащом, грязно-бурым в лучах Четтана, взметнулась дорожная пыль.

— У вас с Одинцом неприятности, — сказал он буднично и слегка устало. — Да и у Лю-чародея, пожалуй, тоже. Я попробую вам помочь.

Я сидела одна за большим дубовым столом, ковыряла кинжалом гуся с баклажанами и рассматривала полутёмный и по-утреннему почти пустой зал таверны, пытаясь изобразить скучающий вид. Скучающий вид у меня получался плохо, потому что никак не шли из головы слова Кхисса.

Я наврала хозяину таверны, что жду зверолова Дагмара с карсой, и он, конечно, не поверил мне, но молча поставил на стол кружку местного чёрного пива и отошёл. Хозяину было наплевать, что я вру. Он знал наверняка, что ещё не раз услышит мою историю — и всю ту ложь, которую я в состоянии измыслить на свой счёт, и то, как это было на самом деле.

Потому что те, кто попал в Сунарру, живут долго, очень долго, а единственное их занятие — это раз за разом пересказывать свои истории. И строить догадки, как обернулась бы их жизнь, если бы всё сложилось иначе. И бессильно сожалеть, что всё сложилось именно так. И терзать себя воспоминаниями о том повороте и той мысли, которые заставили их свернуть с пути в У-Наринну.

Сунарра — это город тех, кто пересёк Запретную реку и отправился на поиски Каменного леса, но не сумел дойти до цели.

Я не имею в виду смерть. Мёртвые, как им и положено, уходят во Тьму. Хотя если бы любой из нынешних жителей Сунарры остался по ту сторону Запретной реки, он давно умер бы своей смертью — ведь все они попали сюда во время Смутных дней. Предыдущих Смутных дней, или поза-предыдущих, или поза-поза-предыдущих…

Я зябко передёрнула плечами. У меня от попытки представить столь давнее прошлое даже мурашки на коже выступили. Ну их к шерхам, такие мысли! Честному оборотню они ни к чему.

Те, кто остался в живых, но сбился с пути в У-Наринну, выходят к Сунарре. То есть когда-то они выходили просто к подножию скал, но со временем здесь построили город. Город, из которого нельзя уйти, потому что любая дорога приведёт обратно. Если кто-то уже пришёл в Сунарру, он остаётся здесь навсегда.

Свернуть с пути в Каменный лес можно по самым разным причинам. Сколько жителей в Сунарре, столько и причин.

Нас с Одинцом подвела любовь к пиву.

Видно, очень уж мы хотели оказаться в городе, заглянуть в таверну, отдохнуть да пива выпить… Вот и встала приветливая Сунарра на нашем пути — будь она неладна!

Я взяла со стола глиняную кружку и сделала глоток. Только один глоток — сегодня мне нужна свежая голова. Ничего пиво, хорошее. Особенно после дальней дороги. Так и тянет сделать ещё глоток, и ещё… Я вполголоса выругалась и с отвращением посмотрела на пиво. Почти с таким же отвращением я вчера смотрела на Одинца, который подсунул мне под звериную морду высокую кружку.

Именно мне, а не Карсе — потому что вчера, когда Одинец переступил порог таверны, Карса растерянно мурлыкнула мне в самое ухо, и я проснулась. Карса отодвинулась, позволяя мне перехватить власть над телом, и я ещё успела услышать её недоумённые мысли. Что-то ей было непонятно в этой таверне. Не страшно, не тревожно, а именно непонятно. Но я не задумалась, что же такое чувствует моя звериная половина, которая бывала в питейных заведениях куда чаще меня — вместе с Бешем. А не задумалась я потому, что старательно втягивала носом воздух, пытаясь по сложной смеси запахов определить, хорошо ли здесь готовят — а главное, порадует ли нас местное пиво.

То, что Одинца оно порадовало, я поняла сразу, как только он приложился к кружке. На его небритой физиономии отразилось такое заоблачное блаженство, что я подумала — с него бы картину писать, да не отвлечённую картину, а вывеску для кабака. «Услада путника». Или кого-нибудь там ещё услада. Но непременно услада. В заведение с такой вывеской народ ходил бы дружными и стройными колоннами, как вышколенная дворцовая гвардия хадасского правителя.

Ну да, а потом, небось, вываливался бы оттуда ошалелой толпой, как айетотское ополчение…

Впрочем, эта таверна от нехватки посетителей и так не страдала. В скверно освещённом зале с низким потолком, зачем-то подпёртом в разных местах дубовыми столбами, было человек тридцать народу. На нас они почти не обратили внимания. С одной стороны, конечно, странно — не каждый же день сюда захаживают угрюмые странники с ручными карсами? А с другой стороны, если их больше интересует выпивка, то сейчас я их прекрасно понимала.

Я подняла взгляд на Одинца. Он как раз подносил к губам вторую кружку, но, видно, взгляд у меня получился красноречивый, потому что Одинец поперхнулся и со словами «ладно, пей» поставил высокую кружку передо мной. Тёмное небо! Если кто пробовал лакать из такой посуды — не пить, а именно лакать! — он меня поймёт. Одинец, судя по всему, не пробовал. Я слизнула горькую пивную пену и с отвращением воззрилась на своего спутника. Миску дай, ур-род!

— Пей, подруга, — ласково сказал Одинец и повернулся к хозяину заведения, который завис у него за плечом и порывался что-то сказать. С хозяином он ласков не был.

— Тебе чего? — буркнул Одинец. — Не видел, что ли, как карсы пиво пьют? Так чтоб ты знал, моя ещё и пожрать горазда. Где жаркое?