Дана Арнаутова - Подари мне пламя. Чернильная мышь (СИ)

Алекс глубоко вздохнул, понимая, почему не отпускает напряжение, хотя тело млеет расслабленно и сладко, как и положено после удовлетворения. Маред — вот причина. Перепуганный взгляд огромных светлых глаз, тоскливый и безнадежно-упрямый, плотно сжатые губы, закаменевшее под руками Алекса тело. Даже со скидкой на первый раз девчонке было слишком паршиво. И можно сколько угодно говорить себе, что она сама на это согласилась, но если так будет и дальше…

Если это не изменится, Маред Уинни придется отпустить. Чувствовать себя насильником Алекс не желал, никакое полученное удовольствие не стоило ощущения внутренней грязи, что сейчас подкатывало к горлу. Потому и хотелось стереть его вкусом и запахом табака, приглушить память о чужой коже, такой нежной, солоноватой, горячей… Но Маред пришла к нему сама. Сама! Согласилась на предложенную цену и, если уж на то пошло, не продешевила, если посчитать все, что ей обещали. А нравственность и мораль? Они для тех, кто может себе позволить такую дорогую прихоть.

Злая усмешка потянула губы, Алекс повел плечами, стряхивая напряжение.

Не так уж все прошло и плохо. Он был достаточно осторожен и терпелив, девочка даже удовольствие получила. А что на самом деле не хотела, так это… Алекс снова зло усмехнулся, чувствуя, что самооправдания повторяются. Да какого боуги он вообще должен оправдываться даже перед собой?

Если Маред захочет — просто уйдет. Никто ее на цепи не держит. И если остается — это ее выбор. Сотни и тысячи женщин продаются ради куска хлеба, а у нее нет ни больных голодных детей, ни ножа у горла — только желание жить получше. Вот пусть и терпит ради этого.

Облизнув пересохшие губы, Алекс в последний раз вдохнул поглубже ночной свежести, убрал ладони с неприятно нагревшихся под ними кованых перил. Вернулся в спальню. Глянул на разметавшуюся по кровати Маред. Присел рядом, потом лег, накинув на себя край одеяла. Вдохнул горячий пряный запах. Вот ведь наваждение…

Тяжелое жгучее желание, что терзало все эти дни, не то чтобы отступило, но затаилось, притихло на время. Сейчас растрепанную и уставшую девушку не хотелось немедленно затащить в постель и взять всеми возможными способами — и то уже хорошо. Зато теперь просто мучительно, до темноты в глазах тянуло обнять ее и ласкать, пока сама не прижмется доверчиво и не раскроется, предлагая и отдаваясь. Вот в чем была настоящая сложность. Хотелось не сжатых губ и отвращения в глазах, не купленной покорности, а настоящего взаимного желания. Чтобы сама попросила Алекса о том, что ей нравится, и сама же захотела сделать что-то для него. Взаимности хотелось!

С другой стороны, зачем ему это? — холодно и трезво подумал Алекс. На самом деле невелика сложность добиться подобного: девочка только начала познавать удовольствие от страсти, но даже сейчас видно, как много в ней чувственности, неосознаваемой и оттого еще более сильной. Ей обязательно придется по вкусу делить эту страсть с мужчиной, нужно только подождать и не требовать слишком многого и сразу. Но… дальше что?

Вот приручит он Маред Уинни, поможет ее чувственности раскрыться, как бутону, которому пришел срок цвести — и пресытится? Будет то же самое, что сейчас у него с Флорией: роскошные удовольствия тела, но не больше. И снова станет скучно, и снова он будет хотеть просто утолить вожделение, поиграть… а чего еще можно желать?

Маред тихонько вздохнула, переворачиваясь лицом к Алексу. Поерзала, подгребая к себе одеяло, обнимая его руками и ногами. А в спальне далеко не холодно, так что вряд ли девочка замерзла. Значит, это просто одиночество… Алекс осторожно придвинулся. Между ним и Маред по-прежнему было одеяло, в которое девушка завернулась, как в кокон, так что он просто обнял ее поверх плотной стеганой ткани, легонько погладил по волосам. Вгляделся в расслабленное лицо, с которого сейчас исчезли хмурость и уже привычная при виде Алекса опаска.

Ничего, девочка, тебе понравится. В конечном счете ты получишь гораздо больше, чем потеряешь. Только бы мне самому понять, чего я хочу от тебя? Удовольствия? Это само собой разумеется. Но чего еще? Что ты можешь дать мне такого, что стоит всех этих хлопот, потраченных денег, времени и внимания? Есть Анриетта, есть Флория. Совершенно разные, прекрасные и страстные женщины, с радостью отдающие все, что другим мужчинам и за целую жизнь не получить. И мне ведь даже выбирать между ними не нужно! Так что не гневите богиню любви, лэрд Монтроз, — хмыкнул про себя Алекс. — Керидвен не любит жадных, а вы не аравитянин, чтобы собирать гарем. Кстати, вот, надо бы написать Сармади. Но тому гарем положен по правилам его народа, а вот зачем вам, респектабельному великобриттскому юристу, подобные сложности?

Да просто хочется, — решил Алекс, еще крепче прижимая к себе податливое нежное тело. — После всего, что было в его молодости, на охоту и спорт — развлечения аристократов — даже смотреть смешно, но и жить пресно — с души воротит. Все равно что питаться одной овсянкой, которую он поклялся никогда больше не брать в рот после шестнадцати лет ежедневных завтраков в приюте. Чего ему бояться? Потери репутации? У него нет ни жены, ни детей, и случись хоть завтра какой-то скандал — никому, кроме него, от этого вреда не будет. Так почему не позволить себе удовольствие, если девочка сама согласна?

Алекс невольно усмехнулся, вспомнив составление контракта и последнюю фразу Маред сегодня ночью. Умная девочка, целеустремленная, честолюбивая. И вполне может добиться успеха, если ей немного помочь. А успех стоит того, чтоб за него заплатить…

Уютно устроившаяся у него в объятиях Маред вдруг завозилась, напряглась. Дернулась, прошептала что-то, повторила громко и разборчиво:

— Эмильен! Там Эмильен… Помогите!

И застонала, горячечно мечаясь под одеялом, порываясь встать.

Алекс придержал ее за плечи, слегка откинул одеяло. Провел ладонью по влажному лбу. Похоже, девочке нельзя перегреваться. Эмильен? Муж, конечно же… Интересно, любила ли она его? И почему после года супружеской жизни боится постели, как старая дева?

Маред успокоилась, снова прильнув к нему уже без одеяла. Прижалась горячим влажным телом, и Алекс только вздохнул, старательно переключаясь на мысли о работе. Можно бы, конечно, и отодвинуться, но если у девочки кошмары, то чье-то присутствие рядом — лучшее лекарство. Это он помнил еще по приюту, где никто особо не заботился душевным благополучием сирот и подкидышей, вот и приходилось тем, кто постарше, успокаивать мелюзгу, просто сидя рядом. Еще несколько минут он смотрел в светлую пустоту потолка, и только тогда, наконец, удалось и самому расслабиться, соскальзывая в теплую сонную истому.