Дана Арнаутова - Подари мне пламя. Чернильная мышь (СИ)

— Вот и умница, — ласково сказали четко обрисованные светом и тенью губы, и зверь внутри Маред прижал уши, словно от прикосновения руки. — Ложись удобнее.

Неловко шевельнувшись, Маред сползла с подушки.

— Вот так, да. Я хочу видеть твое лицо, девочка. И приподнимись немного…

Твердая ладонь, просунутая под поясницу, показала, как приподняться, и тут же ее место заняла невысокая плотная подушечка. Действительно, так было… удобнее? И намного беспомощнее. Почти сразу рука Монтроза скользнула Маред между ног, раздвигая их, пока вторая, просунутая между шеей и подушкой, обвила плечи, не позволяя отстраниться. Дернувшись, Маред попыталась вдавиться в матрас, но подушка не пустила.

— Тише, девочка, тише…

И снова к ее губам приникли чужие губы. Маред вдохнула уже привычный запах одеколона, замерла… Пальцы Монтроза умело гладили ее внизу — бедра и живот пронзила судорога удовольствия, поднимаясь все выше.

— Не надо, — отчаянно шепнула Маред, стоило лэрду оторваться от ее губ. — Я не хочу…

— Не хочешь разделить со мной удовольствие? — спокойно и слегка насмешливо поинтересовался Монтроз, продолжая ласкать ее мгновенно увлажнившуюся плоть. — От этого ничего не изменится, просто будет приятнее. Поздно изображать невинность, девочка.

Маред обожгло стыдом. От этого ровного, без издевки, но с явной долей иронии тона. От бесстыдных прикосновений, которые, тем не менее, заливали все ее тело горячим томлением. И от того, что она сама запутала себя в этом бесстыдстве. Монтроз ведь не знает и знать не может, что Маред стерла его номер, что она не хотела соглашаться. Кого он в ней видит? Обычную шлюху. И если считает, что она согласилась ради денег и хорошей работы — а так он и считает! — то это он с ней еще учтив…

Закусив многострадальную, уже припухшую губу, Маред заставила себя чуть шире раздвинуть ноги, услышав одобрительное «да, моя хорошая, да…» Постепенно придвигаясь ближе, Монтроз закинул на нее колено, не переставая изощренно ласкать: гладил каждый укромный уголок, проводил то подушечкой пальца, то приятно царапающим ногтем, нажимал что-то, отчего Маред заливала раскаленная сладость. Лицом и шеей она чувствовала горячее мужское дыхание, не шевелясь, но едва сдерживаясь, чтоб не податься навстречу бесстыдно умелой руке.

— Расслабься, — тихо то ли попросил, то ли приказал Монтроз. — Не думай ни о чем.

Маред попыталась. Правда, попыталась. Осоз¬на¬ние то¬го, что сей¬час слу¬чит¬ся, кру¬жило го-лову и су¬шило рот, в гла¬зах мель¬ка¬ли ис¬кры — зо¬лотис¬тые, под цвет ноч¬ни¬ка. Вце¬пив¬шись паль-ца¬ми в прос¬ты¬ню под со¬бой, она еще силь¬нее раз¬дви¬нула но¬ги и сог¬нула их в ко¬ленях, под¬чи¬ня¬ясь ру¬кам Кор¬са¬ра. Тот и вправ¬ду не то¬ропил¬ся: ле¬гонь¬ко на¬дав¬ли¬вал, по¬том мед¬ленно про¬сунул один па¬лец глубже, зас¬та¬вив Мар¬ед дер¬нуть¬ся. Это бы¬ло не боль¬но, но дико непривычно и стыдно.

Монтроз передвинулся так, что оказался стоящим на коленях между бедрами Маред.

— Посмотри на меня, — велел он. — Посмотри, девочка.

Маред с трудом подняла тяжелые, словно налитые свинцом веки. Взглянула в совсем близкое сумасшедшее серебро глаз под слипшимися ресницами. Вдохнула изменившийся запах: никакого мыла и одеколона, только чистое разгоряченное тело. Подумала, что теперь неизвестно, от кого так пахнет: от нее или от Монтроза. А может, запахи смешались? Мысли текли звонкие и холодные, страх то наплывал волнами, то отодвигался куда-то вдаль.

— Положи мне руки на плечи, — мягко сказал Монтроз. — Давай… Можешь обнять за шею, если хочешь. Не бойся…

Несколько мгновений Маред смотрела на его шевелящиеся губы, потом, поняв, чего от нее хотят, с трудом разжала сведенные судорогой пальцы. Подняла негнущиеся в локтях напряженные руки, забросила за шею лэрда и, почувствовав под пальцами твердую гладкую спину, такую напряженную, хищно выгнутую, странным образом немного успокоилась.

Монтроз ее желал. Так желал, как Маред, наверное, и представить себе не могла. Лежал сверху, опираясь на ладони, и животом Маред чувствовала его напряженную плоть. В глазах Корсара стояло расплавленное серебро, грозя вот-вот перелиться через край радужек. И он терпел. Ждал, терпел на грани собственной боли — Маред видела и бьющуюся жилку на виске, и побледневшие губы — чтобы не сделать ей больно и не напугать. Смотрел жадно и восхищенно, потом, склонившись к самому уху, шепнул:

— Ты такая красивая, девочка моя. Красивая и храбрая. Иди ко мне. Давай… Только ты можешь решить, хочешь ли этого.

Поймал губами ухо Маред, медленно провел кончиком языка вниз, к мочке.

Задохнувшись от этого простого движения и слов, что были перед ним, Маред всхлипнула, глотнула воздуха, пропитанного запахами его тел, подалась вперед, еще сильнее раздвигая ноги. Уткнулась лицом куда-то между плечом и затылком прижавшегося к ней Монтроза и изо всех сил стиснула зубы, хорошо помня, что с Эмильеном поначалу всегда было больно. Ожидая этой боли и соглашаясь на нее.

Но боли не было. Краткий миг неудобства, мгновенно смытый новым, совершенно непонятным ощущением, рождающимся из того, что сейчас правило ее телом. Монтроз медленно, очень медленно надавил бедрами. Качнулся ближе. Маред ловила воздух ртом, не в силах застонать, стискивала пальцы на предплечьях лэрда, потом тихонько заскулила, чувствуя большое, твердое и горячее внутри себя. Это было… не больно! Никакого привычного жжения, и саднящей сухости, и…

— Все, девочка, — тоже задыхаясь, проговорил Монтроз, — все хорошо…

И, подтверждая, так же медленно, даже еще медленнее качнулся назад.

Позволил Маред сделать два-три рваных вдоха, поцеловал в пересохший рот и опять двинулся навстречу. Прижавшись к ней всем телом, покрывал поцелуями ее шею, плечи, ключицы… Потом снова привстал, запустил руку ей в волосы, заставляя откинуть голову назад, и принялся целовать губы, закрытые глаза, щеки и скулы…

Тихо постанывая от того, что сама не смогла бы назвать, Маред плавилась под этими упоенными, сумасшедшими поцелуями, подчиняясь мучительно неторопливому ритму, бьющему внутрь нее. Вперед-назад, вперед-назад… Немного быстрее — и это могло бы оказаться больно, немного медленнее…

Маред сама не знала, что было бы тогда, но почему-то казалось, что вот сейчас все происходит именно так, как и должно, как всегда должно было быть.

Время растянулось до тягучей бесконечности, нарезанной кусками — по одному на движение тела Монтроза. И каждый толчок отдавался острым всплеском удовольствия, все разраставшегося и разраставшегося внутри. А потом внутри родилась и прошла тяжелая раскаленная волна, залила Маред от макушки до кончиков пальцев на руках и ногах, заставила вскрикнуть, толкаясь навстречу к Монтрозу раз-второй-третий, пока не схлынула почти мучительным отливом.