Крылья распахнуть! - Голотвина Ольга Владимировна
Двуцвет начал было задавать девушке все положенные вопросы о здоровье ее родных, но Гьера с первого слова отмела все учтивости:
– Приступим сразу к делу. Я через своих людей узнала, в каком именно порту зимует шхуна «Миранда». Твой заказчик все еще хочет, чтобы гибель судна и исчезновение капитана и плотника были списаны на пиратов?
– Да.
– Тогда ему придется подождать до весны. Как только шхуна покинет порт, мы ею займемся. А что с твоей частью договора, колдун? Ты выяснил, кто спас принцессу?
– Да, – скромно кивнул Двуцвет.
О да, он выяснил, кто был тем негодяем, разрушившим его план! Ниточка пошла разматываться от охранника Стрекозиных прудов, стоявшего в тот вечер у ворот и запомнившего девушку в измазанном сером платье и ее спутника.
Но куда вывела эта ниточка… это было для Двуцвета истинным сюрпризом.
«Всюду Дик Бенц! За что ни возьмись – везде Дик Бенц, будь он неладен!»
– Ты будешь смеяться, моя красавица, но принцессу спас тот самый капитан Бенц, за которого тебе обещаны такие неплохие деньги!..
Смеяться? О нет, Гьера не стала смеяться! Глаза ее, словно расплавленное золото, обожгли чародея. Нож, возникнув ниоткуда, сверкнул в руке девушки.
Забулдыги за соседним столом бросили быстрые взгляды на свирепую девицу – и громче заговорили о деревенских делах. Их не касалась назревающая поножовщина.
– Морочить меня вздумал? – тихим страшным шепотом спросила Гьера. – Решил продать мне тухлятину? Не узнал ничего, так бы и говорил…
Двуцвет даже не поднял руки, чтобы защититься. Он прямо и твердо глядел в бешеные очи пиратки. Так укротитель смотрит в глаза тигра.
– Я не обманываю тебя. В Стрекозиных прудах принцессу Эннию спас капитан шхуны «Миранда».
Тут в памяти Гьеры мелькнули несколько слов, которые когда-то скользнули мимо ее внимания. В тот безумный вечер многое пришлось пережить, и потерялись эти слова, как теряется искра над костром. А теперь эта искра сверкнула перед девушкой вновь.
– Вот оно что… – резко побледнев, шепнула Гьера и опустила руку с ножом. – Вот почему он тогда сказал про себя: я – человек «Миранды»…
Двуцвет никак не отреагировал на эти неосторожные слова, выдавшие девушку с головой. Он опустил взгляд на тарелку и стал доедать жареную рыбу.
Он догадывался, почему сестра пиратского адмирала так интересуется покушением на альбинскую принцессу. Но одно дело – догадываться, а другое – знать точно.
Маг вспомнил разговор с наемным убийцей по Кастетом, приятелем покойного Франта. Кастет, язык которому развязала золотая монета, возмущенно рассказывал, что Франт взял с собой на последнюю «работенку» некую девицу. Еще Франт говорил, что девица эта будет ему и любовницей, и помощницей, ибо стоит любого мастера клинка.
Вот, стало быть, о какой девице речь?
Ну, теперь все кусочки головоломки встали на свои места…
Подошла хозяйка таверны, поставила перед Гьерой тарелку с рыбой. Это помогло девушке взять себя в руки. Она кивком поблагодарила хозяйку, проводила ее взглядом до двери на кухню и только после этого заговорила почти спокойно:
– Сообразил, стало быть, почему меня интересует спаситель принцессы?
Двуцвет положил вилку на край блюда, тепло взглянул в лицо собеседнице и сказал с подчеркнутым дружелюбием:
– Конечно. Поверь, я очень понимаю твое желание отомстить убийце твоего друга.
Гьера не сразу ответила: так захлестнуло ее яркое воспоминание.
«Он стоял на берегу, я смотрела на него снизу вверх. Уже почти стемнело, я видела черный силуэт и блестящую шпагу. Шпагу, которой он только что убил двоих. На нем самом не было ни царапины, он смеялся, дразнил меня…»
Гьера опустила глаза, спрятав жадный, горячий взгляд от идиота-колдуна, который ничего не понял.
– Отомстить, – промурлыкала она отяжелевшим голосом. – Да. Конечно. Зачем бы мне еще был нужен этот Бенц…
VI. Обретение груды неприятностей
1
Там кисть широкая намалевалаОранжевую сельдь на блюде синем,Малиновую колбасу и чашки,Зеленые с разводом золотым.И надпись неуклюжая гласит:«Заезжий двор – спокойствие сердец».Э. БагрицкийПостоялый двор хмуро отгородился от леса мощным сосновым частоколом. Лес шел в наступление, тянул к ограде голые темные сучья, топил частокол в сугробах, но заостренные мертвые бревна прочно держали оборону.
Дик Бенц поежился и поднес к глазам подзорную трубу.
Вблизи мощное сооружение не выглядело мрачным. Перед глазами Дика возникла вывеска с заманчивым изображением огромной рыбины на блюде и кувшина рядом. А вокруг блюда и кувшина полукругом шла надпись: «Заходи и отдохни!»
– Как в такой глуши может быть постоялый двор? – недоверчиво протянул Бенц. – Где они постояльцев-то берут?
– Раньше тут была дорога, – объяснил всезнающий Отец. – Напрямую до Беличьего перевала. После того как Верховный Жрец Амросиус проклял эти леса за маловерие жителей, путники забросили дорогу. Теперь делают крюк по старому руслу Альтефлуссы.
– Здешние края прокляты? – встревожился Дик.
– Уже нет, – ухмыльнулся старик. – Следующий Верховный Жрец, Томмасус Осмотрительный, внял мольбам хэдданских жрецов. Мол, на все предгорье – ни храма, ни жреца, ни жертвенника, так каково народу приходится? Ни свадьбу сыграть, ни ребенку имя дать, ни умирающего достойно проводить во владения Гергены. Ну, Томмасус и снял проклятье. А худая слава осталась.
– Но разве не в этом смысл проклятья? – удивился Дик. – Ну, если Верховный Жрец проклинает за какую-нибудь провинность город, в нем закрываются храмы, убираются жертвенники. Жители видят, что им плохо становится жить, каются в той провинности и уже не отступают от законов веры.
Отец хитро прищурился:
– В том-то и дело, что здешний народ не кинулся ни в чем каяться. Продолжил себе жить, как жили его предки до того, как Франусия принесла на эту землю слово Эна Изначального. Пострадала только церковь, потому как потеряла доходы. Вот Томмасус и решил отечески простить заблудших хэдданцев, не отдавать в когти Черной Медведицы…
– А ну, тихо! – вдруг цыкнул боцман Хаанс. – Нашел, старый дурень, кого в лесу поминать!
Никогда еще Хаанс, прирожденный джермиец, не грубил пожилым людям. И никогда еще он, боцман, не приказывал погонщику, второму человеку в экипаже.
– Молчу-молчу, – быстро и тихо ответил Отец.
А Хаанс, явно желая поменять неприятную тему, объяснил:
– Постоялый двор, небось, не один век тут стоит. Не ломать же его из-за того, что путников поубавилось? Хозяева тем же пробавляются, чем и прочие хэдданцы: охотой, рыбной ловлей… на клочках земли растят овощи, а где побольше участок выжгут, там и хлеб сеют. А если заходит путник, так это им хороший приработок.
– Но Каракелли точно сюда свернули? – усомнился капитан. – Зачем бы им уходить с главного тракта, если они к князю Вальдеру в замок едут?
– А почему мы вбили себе в голову, что они едут к князю Вальдеру? – негромко, задумчиво откликнулся Отец. – Только потому, что дорога до сих пор туда вела?
Над головами у них качнулась ветвь дуба. Качнулась так изящно и легко, что не стряхнула с себя снега. С ветки вниз головой свесился илв.
– Они свернули туда, к воротам, – сообщил Филин. – Вчера.
– Да, они нас обгоняют на сутки, – хмуро кивнул погонщик.
– А вдруг они там задержались? – загорелся Дик. – Пойдемте скорее!
– Я буду спать в лесу! – предупредил илв.
Небоходы не удивились. Не первый раз их когтистый друг отказывался ночевать в пропахшем дымом человеческом жилье.
– И не холодно тебе, – хмыкнул Отец. – Здесь же не таумекланские теплые леса!