Робин Хобб - Корабль судьбы (Том II)
Совершенный на это заявил со всей торжественностью:
— Ты в самом деле веришь, Брэшен, что она свалится в воду и некому будет заметить?
Брэшен стоял у форштевня и рассматривал сомкнутые веки носового изваяния, его чистый юношеский лоб. Совершенный с самым безмятежным видом ждал от него ответа. Брэшен внутренне поежился и сказал:
— Долг капитана — предупреждать людей о возможной опасности, кораблик. — И сменил тему, обратившись к Янтарь: — А ты молодец. Славная получилась сережка! Стало быть, у тебя к концу дело движется?
— Да я уже, собственно, кончила. Кое-где на лице надо только немножко пошлифовать. — И она задумчиво поджала губы: — И еще я, возможно, вырежу кое-какой орнамент на его снаряжении.
Брэшен свесился наружу, придерживаясь за фальшборт, и критически оглядел обновленное изваяние. Ничего не скажешь, Янтарь за очень короткий срок свернула сущую гору работы. Причем, судя по невероятному количеству набросков, все это она планировала с момента их отплытия из Удачного — запреты там, не запреты. Помимо серьги, срезанные куски диводрева успели превратиться в широкий медный браслет на запястье Совершенного и в боевую перевязь, пришпиленную к груди незаметными нагелями. Помолодевший воин остался воином: с перевязи свисал боевой топорик на коротком топорище.
— Замечательно, — провозгласил Брэшен. Потом понизил голос и осведомился: — А нос ему исправлять будешь?
— Его нос полностью соответствует замыслу, — ответила Янтарь тоном, содержавшим недвусмысленное предупреждение.
— Ну… Я как бы… — Брэшен еще раз проследил глазами неровную линию. — Пожалуй, моряку, а тем более воину не повредит парочка шрамов на физиономии! А сломанный нос ему такое решительное выражение придает… Ну а топориком ты его тоже, наверное, не случайно снабдила?
— У меня осталось диводрево, его надо было использовать, — несколько рассеянно пояснила Янтарь. — Впрочем, топорик чисто декоративный. Совершенный хоть и придал ему окраску настоящего оружия, но диводрево от этого не превратилось в металл.
Мама сопроводила ее слова согласным кивком. Она сидела на палубе, скрестив ноги, на коленях у нее лежал раскрытый бортжурнал. Казалось, она вовсе не покидала носовой палубы — и знай себе бормотала да бормотала. Ее рвение напоминало тот молитвенный восторг, с которым иные особо набожные люди читают и перечитывают Эдикты Са.
— Верно, топорик придает ему некую завершенность, — с удовольствием согласилась Янтарь. Она подобрала с палубы и натянула перчатки, потом принялась собирать инструменты. — Ох, как же я вдруг устала…
— Ничего удивительного, — хмыкнул Брэшен. — Вот что, давай поспи немного, потом приходи ко мне. Ветер быстро несет нас в Делипай; надо загодя обсудить, как мы будем держаться и что делать.
Янтарь криво улыбнулась.
— Я-то думала, — сказала она, — мы уже решили, что никаких далеко идущих планов строить не будем: просто явимся в Делипай — и объявим во всеуслышание, что намерены выменять Кеннитову матушку на Альтию.
Ясные глаза Мамы кристально следили за Брэшеном и Янтарь. При этих словах она снова кивнула, выражая согласие.
— И ты не усматриваешь особых препятствий на пути к успеху? — осведомился Брэшен. — А что, если весь город ополчится на нас в едином порыве, чтобы вырвать Маму из наших лап и тем завоевать расположение Кеннита?
Мама энергично замотала головой. Ее жесты не оставляли сомнений: она сделала бы все от нее зависевшее, чтобы этого не случилось.
— Изъяны… — протянула Янтарь. — Вообще-то в нашем так называемом плане их столько, что о вещах столь очевидных не стоило бы и упоминать!
Брэшен нахмурился.
— Позволь напомнить тебе: речь идет о жизни Альтии. Для меня это не шуточки.
— А для меня и подавно, — отозвалась резчица. — Я знаю, ты страшно переживаешь. И есть отчего! Но я не считаю возможным сидеть и волноваться вместе с тобой. Я предпочитаю надеяться. И тебе посоветую то же. Если мы будем без конца бояться, как бы чего не вышло, — считай, мы уже проиграли. — Янтарь вскинула было мешок со своими принадлежностями на плечо, но все же помедлила, сочувственно глядя на Брэшена. — Не знаю, утешит ли это тебя, но вот что я тебе скажу. Я еще увижу Альтию. Я не то чтобы верю или надеюсь на это, я знаю… Наступит время, когда мы еще соберемся все вместе. Что будет потом — от меня сокрыто. Но наша встреча обязательно произойдет.
Странные глаза резчицы смотрели куда-то вдаль, сквозь пространство и время. И цвет их переливался от темно-золотого до светло-карего. У Брэшена промчался по спине холодок. Тем не менее на душе некоторым образом сделалось легче. Нет, у него не было железной веры в пророчества Янтарь. Но и сомнений в их правдивости не возникало.
— Так-то вот, — сказала она. — Ну? Убедился? Твоя вера таки сильнее сомнений. — Янтарь улыбнулась ему и добавила уже менее замогильным голосом: — Да, а Кайл тебе хоть что-нибудь полезное рассказал?
Брэшен досадливо сморщился и отрицательно покачал головой.
— У меня уже сил никаких нет его слушать, — пожаловался молодой капитан. — Он мне уже сто один раз поведал во всех подробностях, как все его, любимого, предали: и Уинтроу, и Проказница. И на иные темы он рассуждать решительно не согласен. Думаю, он, пока сидел в погребе на цепи, только это все время и пережевывал. Ну и, ясное дело, у него не находится доброго слова ни для сына, ни для корабля. Еще он твердит, что Альтия сама навлекла на себя все свои беды, и, стало быть, надо предоставить ей в одиночку с ними и разбираться. Честно, ну так и охота в морду ему дать, еле сдерживаюсь. Он требует, чтобы мы немедленно повернули в Удачный. Он хочет все-все забыть — и Альтию, и своего сына, и семейный корабль. Когда я ему говорю, что мы не можем отправиться прямо туда, он начинает браниться. Можешь себе представить? При нашей последней беседе он осведомился, этак коварно, — дескать, а не стакнулись ли мы с Альтией и Уинтроу с самого начала против него? Даже намекнул гад, будто мы тут все в заговоре против него. — И Брэшен зло мотнул головой. — Ну да ты сама слышала эту дикую побасенку, про то, что-де Уинтроу захватил корабль и сместил его, Кайла, чтобы без помех передать Проказницу Кенниту. Можешь вообразить? Как по-твоему, есть тут хотя бы зерно здравого смысла?
Янтарь слегка пожала плечами.
— Я не была знакома с Уинтроу, — сказала она. — Но вот что я знаю точно: когда сходятся всякие обстоятельства, люди иной раз выдают такие пенки, которых от них в обычной жизни и не заподозришь. Когда наступает момент, судьбоносный для всего мира, события так стекаются во времени и пространстве, что совершенно запросто происходят самые невероятные вещи. Да ты оглядись хорошенько, Брэшен! Мы же мчимся у самого центра водоворота, так близко, что сами не замечаем чудес, творящихся на каждом шагу! Нас все ближе подносит к поворотной точке истории: будет сделан выбор, от которого зависит, в какое русло направится будущее мира, в одно либо в другое. Задумайся, Брэшен! Живые корабли пробуждаются и осознают свое истинное прошлое. Случайно ли это? А морские змеи, во времена твоего детства бывшие смутными персонажами легенд, сделались всем привычной реальностью. Только вдуматься: эти самые змеи разговаривают с Совершенным, а Совершенный беседует с нами. Спроси-ка себя, бывало ли такое, чтобы человечество усматривало разум у других существ кроме самих себя? И как это может сказаться на твоих детях, Брэшен, и на детях твоих детей? На нас катится девятый вал событий: скоро мы окажемся на его гребне, и тут-то наш мир окажется на перепутье. — Янтарь подумала, сбавила тон и чуть улыбнулась: — А ты способен думать лишь о том, что тебя разлучили с Альтией. Вот так и поймешь, что является истинным движителем истории: деятельность мужчины, у которого отняли возлюбленную. Вот что воистину вращает миры! Неужели ты не видишь, насколько это странно и в то же время чудесно? Вся история вертится вокруг сердечного чувства!
Открывшаяся перспектива не очень-то смутила молодого капитана.
— А я не так на все смотрю, Янтарь, — сказал он. — Совсем даже не так. Я просто пытаюсь жить своей жизнью. И я наконец-то понял, чего мне не хватает для полного счастья. Вернее, кого. И во имя этого я готов на плаху голову положить. Вот и все.
Янтарь улыбнулась.
— Вот и все, — повторила она. — Да, ты прав. Это воистину все. И всегда было.
Брэшен вдруг судорожно вздохнул. Какие-то потусторонние тайны, какие-то скрытые смыслы.
— Я просто обычный моряк, — вырвалось у него. Мама с обостренным вниманием следила за их беседой.
При этих словах она улыбнулась. Улыбка была самая что ни есть мирная, безмятежная и в то же время отчетливо жутковатая, если учесть, о чем только что шла речь. Она как бы подтверждала незыблемую истинность сказанного Янтарь. Брэшен почувствовал себя так, словно эти две женщины сообща загнали его в угол, не оставив иного выхода, кроме как двигаться навстречу чему-то… чему-то неведомому и непонятному. Он посмотрел на Маму.
