Робин Хобб - Корабль судьбы (Том II)
Она высунула ногу из-под одеяла и презрительно сбросила на пол шкатулку.
Уинтроу повернулся и пошел к двери.
— А может, я не на стороне Кеннита, — все же сказал он. — Я на стороне моего корабля!
— Да заткнись ты наконец! — взревела она. — Избавь меня от своих оправданий! Хватит, досыта наслушалась!
— Будешь вести себя точно припадочная, люди и будут соответственно с тобой поступать, — резко предупредил он.
И не то чтобы хлопнул дверью — просто крепко притворил ее за собой. С другой стороны о деревянные доски с треском разлетелась бутылочка благовоний. В коридоре было безлюдно и темновато. Уинтроу прислонился к двери спиной и некоторое время стоял так, прикрыв глаза. Себе не соврешь: следовало признать, что некоторые из теткиных обвинений были вполне справедливы. А еще ему не следовало бы верить ей. В ее россказнях не было ни смысла, ни логики. Уинтроу весьма сомневался, чтобы хоть один человек на борту поверил ее бредням про Кеннита.
За одним исключением — самого Уинтроу. И вовсе не потому, что ее слово имело для него такой уж непререкаемый вес.
Его убедила Этта.
ГЛАВА 30
ВСЕ СХОДИТСЯ
— Ну вот и все. Придется только дырочку в мочке уха просверлить. Потерпишь?
— После всего, что ты со мной вытворяла, даже и не замечу! Только можно я сначала пощупаю?
Янтарь положила крупную серьгу на подставленную ладонь Совершенного.
— Держи. Знаешь, ты вообще-то мог бы просто открыть глаза и посмотреть. У тебя нет больше необходимости все делать ощупью.
— Не время еще мне глаза открывать, — отвечал Совершенный. А про себя подумал: зря она на эту тему заговорила. Потому что он все равно не взялся бы толком объяснить ей, почему он покуда не мог открыть глаза и обрести зрение. Не время — и все. Он взвесил серьгу на ладони и улыбнулся, радуясь ощущениям, которые дарило ему новое лицо. — Ага, — сказал он. — Похоже на сеточку, составленную из резных звеньев! А в сеточке что-то еще и перекатывается! Там что, кусочек застрял?
— Какое лестное описание, — усмехнулась Янтарь. — Во всяком случае, согласно замыслу, это серебряная сеть с запутавшимся в ней голубым камнем. Я сама ношу такую сережку. Так… Я сейчас сижу на поручнях. Ну-ка подержи меня так, чтобы я добралась до твоего уха.
Совершенный подставил ей широкую ладонь, и резчица ступила на нее без сомнений и без опаски. Он поднес ее к своей голове и даже не вздрогнул, когда в мочку уха вонзилось сверло. Даром ли она переделывала ему все лицо! Пока Янтарь делала свое дело, то, что он испытывал, не было болью в человеческом понимании. Она прижималась к его щеке, балансируя в такт налетавшим волнам. Сверло вызывало странное пощипывание, тонкие стружки диводрева сыпались вниз и падали в подставленный широкий фартук Янтарь. Когда она кончит работу, он их проглотит. Так он поступал в конце каждого дня. Ничто из его воспоминаний не оказалось утрачено.
Он более не делал секрета из того, что хранила его память. Мама каждый день приходила на бак и подолгу сидела с ним рядом, читая старые бортжурналы. Если шел дождь, она пряталась вместе с книгами под парусиновым пологом. Она читала вслух, вернее невнятно бормотала, поскольку когда-то ей вырезали язык, но это не имело большого значения. Она усаживалась на его палубу и прислонялась к поручням, а ее глаза скользили по страницам, и в его памяти все оживало, ибо бортжурналы содержали скупые пометки, сделанные его капитанами в течение множества лет, — и сколько всего стояло за краткими, порой корявыми строчками! Он следовал им, точно путеводным вехам, и его покалеченная память оживала, оживала…
Сверло прошло мочку насквозь. Янтарь извлекла его и, повозившись немного, пристроила на место серьгу, застегнув с тыльной стороны хитроумный замочек. И отстранилась, глядя, как он воссоединяется с позаимствованным у него кусочком диводрева. Когда слияние произошло, он для пробы подергал серьгу, потом тряхнул головой, привыкая к болтающемуся украшению.
— Мне нравится, — заявил он. — Ну как, угадал я с цветом?
— И мне тоже нравится, — удовлетворенно отозвалась резчица. — А цвет как занятно проявлялся! Серое сначала порозовело, а сейчас так сверкает серебром, что мне даже глаза режет! И камешек что надо. Перекатывается, мерцает синим среди серебра. Прямо как море под солнцем. Жалко, ты сам не хочешь взглянуть.
— Взгляну, — пообещал Совершенный. — Со временем.
— В любом случае, твой новый облик готов, — сказала она. — Конечно, еще понадобится где-то что-то доработать, но так, по мелочи. Сразу предупреждаю: с окончательной отделкой и полировкой я буду долго возиться.
И ее обнаженные ладони снова прошлись по его лицу. Такое странное движение: наполовину ласка, наполовину — поиск шершавых мест и иных недоделок. Янтарь явилась к нему со всем своим инструментом, когда Ключ-остров еще толком не скрылся за горизонтом. Без большого шума обвязалась страховочным концом и перелезла через фальшборт. Она тщательно измерила его лицо и принялась размечать его куском древесного угля, мурлыча себе под нос какую-то песенку. Скоро через поручни выглянула Мама и невнятно что-то спросила.
«Я ему глаза чиню, — пояснила Янтарь. — И заодно лицо переделываю. Он сам меня попросил его изменить. Там набросок лежит, я его колотушкой прижала, чтобы не улетел. Посмотри, если любопытно!»
Говоря так, Янтарь лазила туда и сюда по его необъятной груди. Она еще берегла ошпаренную сторону тела, и Совершенный осторожно подставлял ладони, чтобы в случае чего ее подхватить.
Когда Мама вернулась к поручням, в ее бормотании слышалось одобрение. С тех пор она неизменно наблюдала за работой Янтарь. Для этого требовалось немалое терпение и упорство, поскольку резчица трудилась над носовым изваянием чуть не круглые сутки. Сперва она орудовала пилой и большой стамеской, откраивая порядочные ломти от его физиономии, причем не только от бороды, но и от лба и даже от носа. Потом занялась его плечами и грудью.
«Это чтобы соблюсти пропорции», — сказала она.
Он ощупывал себя, слегка холодея, но покамест осязал лишь отдаленные намеки на новые черты лица. Этот страшноватый этап, впрочем, быстро миновал, поскольку трудилась она с рвением, какого Совершенному доселе не приходилось встречать. Ни дождь, ни ветер не могли ее запугать. Когда солнце уходило с небес, она развешивала светильники и знай продолжала точить и резать; Совершенный крепко подозревал, что временами она, как и он, руководствовалась больше осязанием. Однажды Брэшен предостерег ее, что этак недолго и перетрудиться. Она ответила капитану, что работа исцеляла ее душу лучше всякого сна. И продолжала свое дело, менее всего обращая внимание на боль от затягивавшихся ожогов. И, что самое занятное, действовала она не только фигурными стамесочками и подпилками. Она обнаружила способность управляться с диводревом и просто пальцами! Прикосновение у нее было попросту чудотворное. Нажатие кончиков пальцев вполне могло распрямить морщину древесных слоев, а поглаживание — закруглить острый угол. Даже и теперь, когда дошло до тонкой отделки, ее пальцы порхали по его лицу, и мелкое зерно диводрева с радостью подчинялось щекочущему, покалывающему прикосновению.
— Ты любил его, верно? — спросила она.
— Еще как любил. Зачем спрашиваешь?
Порою, когда она занималась его лицом, он чувствовал, как нравится ей вновь созданный облик. Она совсем убрала ему бороду, свирепый пожилой воин превратился в молодого мужчину. Это гораздо более прежнего соответствовало и его голосу, и внутреннему самоощущению. Равно как и пробуждало свербящее любопытство: не было ли его новое лицо лицом какого-то человека, которого некогда любила Янтарь? Сама она ни о чем прямо не говорила, но иногда прикосновение ее пальцев передавало ему образ, стоявший перед ее внутренним оком.
— Теперь я точно слоеный пирог, — заметил он однажды, подсаживая ее обратно на палубу. — Два дракона друг на дружке верхом, над ними Совершенный, то бишь Парагон Ладлак, а еще выше… этот, как его там. Может, ты еще и его имя мне дашь?
— «Совершенный» подходит тебе как нельзя лучше, — ответила она. И тихо переспросила: — Два дракона друг на дружке верхом?
— Добрый вечер, до свидания, спасибо, пожалуйста, — отшутился он, но шутка была шуткой лишь отчасти. Его драконы оставались глубоко его личным делом. В точности как и персона человека, чье лицо он отныне носил, оставалась личным делом Янтарь.
Брэшен вышел к ним на бак. Увидев Янтарь, устало перелезавшую через перила, молодой капитан нахмурился и сурово заметил:
— Не нравится мне, что ты повадилась лазить там без страховки. Мы, знаешь ли, под всеми парусами идем! Вот свалишься в воду — пока кто-нибудь заметит, пока туда, пока сюда… можем и опоздать!
