Дуглас Брайан - Забытые богини

Пару раз он видел ее во сне и всегда просыпался с криком. Он не мог вспомнить, что именно ему чудилось, но ощущение тоскливого ужаса оставалось и не покидало по нескольку часов после пробуждения.

Мужчина и девочка обогнули медные ряды и теперь шли мимо навеса, под которым при случае торговали рабами. Торговля шла вяло. Под навесом дурели от скуки две толстых женщины, замотанных в покрывала до самых глаз. Их уже купили, и теперь они ожидали появления управляющего, который должен будет их забрать и водворить к новому хозяину.

Еще трое или четверо принадлежали к касте «вечно выставленных на продажу»: эти, нерадивые, вечно хворые создания кочевали от одного хозяина к другому и нигде не задерживались надолго. Скоро Аш-Шахба попытается окончательно избавиться от них: ни один горожанин больше не выложит за них ни гроша. Но и в других местах ждет мало хорошего – и этих обормотов, и тех, кто решится привести их к себе в дом. Дартин нарочно отвернулся.

А девчонка, напротив, с интересом разглядывала тупые рожи рабов. Словно выискивала среди них своих родственников. Взгляд у нее пронзительный, как будто она глядит прямо в тайные мысли другого человека и быстро перебирает их: есть ли там что-нибудь нужное для нее, Дин?

Один из зевак, лениво глазевших на прохожих, неожиданно толкнул уличную плясунью. Девочка потеряла равновесие и упала. С грохотом и звоном узел с битым камнем выпал из рук Дин. Осколки рассыпались.

Дин вскочила на ноги. Впервые в жизни Дартин увидел, что она умеет сердиться. Бледное лицо Дин слегка покраснело, глаза не были больше ни бездонными, ни загадочными: в них засветилась обыкновенная человеческая злость, и Дартина это обстоятельство почему-то порадовало.

Бездельник, толкнувший Дин, покатывался со смеху.

Присев на корточки, Дин начала быстро собирать осколки. Дартин, скучая, смотрел на ее мелькающие над пылью руки.

Внезапно один из тех, кто маялся под навесом, произнес, обращаясь к Дин: – Я помогу тебе.

Он выбрался наружу и тоже принялся подбирать осколки.

Дартин снова недовольно покосился на свою напарницу, однако возражать ей не решился. Если Дартин вздумает ее поучать или выказывать недовольство, то Дин попросту уйдет от него и не вернется. А без ее танцев за пение Дартина много денег не дадут. Люди приходят поглазеть на диковинную девчонку, посудачить о ней, попытаться в очередной раз угадать ее тайны. Дартин – что? Уличный певец, при случае – вор, при случае – наемник. Никаких сюрпризов. В таком маленьком городке, как Аш-Шахба, он скоро надоест. В девочке Дин – и Дартин отдавал себе в этом полный отчет – заключалась для него вся надежда на хорошую выручку. А если учесть почти полное бескорыстие напарницы. Поэтому молчи, Дартин, смирись и жди, пока она соберет свои обломки.

Наконец она выпрямилась, перекинула косу со спины. Семь медяков, звякнув, упали на плоскую грудь. Кажется, благодарит раба за помощь. А он стоит, облизывая порез на пальце. Глядит на нее с легкой усмешкой – как будто приценивается: не дочка ли сбежавшая перед отцом, не сестренка ли заблудшая.

Человек этот Дартину сразу не понравился. Он был высокий, выше самого Дартина (а тот, благодаря киммерийской крови, унаследованной от случайного отца, считался в Аш-Шахба едва ли не верзилой). Кожу незнакомца сожгло солнце, но при этом сразу делалась очевидной принадлежность его к белой расе: он был северянин, и об этом кричала каждая черта его лица, довольно молодого и, следует сразу признать, довольно привлекательного. Густая копна лохматых волос свободно падала ему на плечи – широкие, мускулистые, покрытые шрамами.

Но самой примечательной особенностью этого странного раба были ярко-синие, пронзительные глаза. И еще улыбка. Он усмехался так, словно оковы на его запястьях представляли собой некое досадное недоразумение, от которого он избавится в самом ближайшем будущем.

Раскосые глаза Дин медленно скользнули по стоящей перед ней фигуре, и вдруг выражение лица девчонки изменилось, словно она что-то такое в нем заметила необыкновенное.

Торговец, который уже спешил к наглецу с плеткой, явно намереваясь спустить с того шкуру, замер. Разумеется, выставленный на продажу разбойник, осужденный личным судом правителя, не имеет никакого права заговаривать с проходящими мимо свободными гражданами. И тем более – держаться так нагло. Но…

Чутье, которое никогда не подводило торговца, сейчас сообщало ему весьма странную вещь: странная девочка, уличная плясунья, намерена купить раба.

Препоручая Ихану – так звали работорговца – этого преступника, начальник стражи правителя предупредил: варвар-северянин – личность буйная, физически необычайно сильная, цену за него поднимать не следует, напротив – надлежит избавиться от него как можно быстрее. Всучить первому встречному, лучше не из местных. Если боги смилуются над Аш-Шахба, то пошлют Ихану какого-нибудь заезжего купчину-простофилю, который решит совершить выгодную сделку и за бесценок приобрести мощного телохранителя.

И напоследок предупредил Ихана: оковы с этого малого не снимать ни в коем случае! Лучше привязать также за шею.

Чутье вопияло в душе Ихана: покупатель! Покупатель! Не упусти! А глаза говорили совершенно обратное. Для чего уличной плясунье личный раб, телохранитель? Или она намерена взять его в любовники? Но как же Дартин? Молва давно уже уложила Дартина в постель Дин.

Та же молва шепнула работорговцу и еще одну мыслишку: дурной из синеглазого варвара любовник – поговаривают, будто его хотела залучить к себе под покрывало сама Альфия, а он поставил ее на место. Последнее внушало Ихану определенную симпатию к варвару: нахальную бабу давно следовало приструнить. Слишком уж много у нее родственников, судьбу которых она устроила самым выгодным образом.

Если Дин предложил за варвара хотя бы пару медяков – участь громилы будет решена. И Ихану спокойнее, да и человек, который щелкнул по носу Альфию, получит свободу. Не задержится же он у Дин в рабах надолго? Этой девочке не то что раба содержать – ей себя бы прокормить. Вон какая худая, кожа да кости. Наверняка голодает.

Для Дартина весь этот клубок соображений и сомнений, что теснились под низким мясистым лбом торговца, был настолько очевиден, что он даже ухмыльнулся. «Напрасны твои надежды, толстяк, – мысленно обратился Дартин к работорговцу. – Рассчитываешь сбыть негодника с рук и повесить его мне на шею? Не получится! Все наши с Дин деньги – у меня, а я не настолько глуп и ни гроша девчонке не дам, что бы она мне там ни говорила. Не дам и все тут. Мало ли что ей взбредет в голову. Сегодня варвар, завтра шелковые шаровары, послезавтра паланкин или зонтик с кхитайскими картинками. Нет уж. Я намерен купить себе хорошую лошадь и уехать отсюда. Не уйти пешком, а уехать. И не на чужом верблюде, охраняя чужой караван, а на собственном скакуне. Когда-нибудь мне должно повезти!»