Павел Блинников - Инквизиция

Решару пришлось ждать недолго. Спустя пять минут дверь отворилась, и в комнату вошел сам Великий Инквизитор. В келье сразу стало на десять градусов холоднее — температура упала до нуля. Великому Инквизитору нравился холод, и никто в мире не мог поспорить с этой его точкой зрения. Внутренний мир Великого Инквизитора был настолько силен и тверд, что ему не могло противостоять ничто. Если он думает что холод это хорошо, значит он его окружает. Если он считает, что его должны бояться — поверьте вы испугаетесь. Великий Инквизитор был еще и великим разрушителем вероятностей, и именно в этом заключалась их сила. Только с ее помощью они могли противостоять всемогущим колдунам. Отвратительным тварям, которые воруют у людей удачу.

— Приветствую брат Пьер. — сказал Великий Инквизитор. Его голос звучал приглушенно и слегка хрипло, но можно не сомневаться вы услышите каждое слово, даже если он его прошепчет в ста метрах от вас.

— Желаю вам здравствовать брат. — ответил Решар.

Почему-то Великий Инквизитор требовал, чтобы все его называли именно так — брат. Все другие инквизиторы естественно. В келью вошел и сел за свой стол на первый взгляд обычный монах. Серая роба и подпоясывающая веревка вот собственно все, что он носил. Ни о каком нижнем белье речи не шло, как и об обуви. Великий Инквизитор шлепал по каменному полу своей кельи босыми ногами. Его лицо было круглой формы, а на голове блестела аккуратно выстриженная тонзура. Нос картошкой и тонкие губы говорили, что он не дворянского происхождения, и бесконечно голубые глаза делали его физиономию более чем зловещей. Вообще таких глаз в природе не бывает. Они были как яркие васильки, и вообще Великий Инквизитор был какой-то яркий. Его кожа была более человеческого цвета, чем кожа обычного человека. Его хламида была более серая. И его морщинистые руки тоже поражали своей четкостью. Если бы Решар плохо видел, то сильно удивился бы тому, что ослабевшие глаза способны разглядеть каждую черточку Великого Инквизитора.

— Вы вызывали меня по поводу вчерашних смертей? — решил сразу пойти ва-банк Решар. Если уж его посылают на смерть, надо быть к ней готовым как можно раньше.

— Нет. — ответил Великий Инквизитор. Его веки были припущены, а в черном зрачке посреди голубизны проблеснула желтая молния. — Ты не готов встретиться с Кремером. Господь простит меня, но это пока только в моих силах. Но этот пес слишком боится меня, и у него достаточно сил, чтобы ускользать. Но Господь свидетель, когда-нибудь я лично сожгу его на костре.

Решар слушал и по спине, несмотря на холод, у него бежали струи горячего пота. Когда Великий Инквизитор сказал о том, что сожжет Кремера, Решар почувствовал, как подошвы его сапог нагрелись и слегка задымились. Очевидно Великий Инквизитор представил себе картину сожжения.

— Тогда в чем цель вашего вызова брат? — спросил Решар.

— Все дело в Луне брат Пьер.

— В Луне? — переспросил Решар. Он, как ни кто другой знал, что Великий Инквизитор никогда не отдает явных приказов. Только осторожные намеки, но если ты их не расшифровал — берегись.

— Да брат Пьер. Мне показались на Луне Парижа две маленькие капельки крови. — Великий Инквизитор полностью закрыл глаза. Он ждал, окажется ли Решар достаточно сообразительным. Тот оправдал его надежды.

— А не было ли там двух игл брат? — спросил Решар, не думая и секунды.

— Возможно. Сначала я думал, что это всего лишь ее лучи, но теперь, когда ты указал мне на это, я положительно уверен, что это именно иглы. — Великий Инквизитор по-прежнему не открывал глаз, но на его тонких губах появилась улыбка.

— В таком случае я отправляюсь немедленно. — ответил Решар.

— Езжай брат Пьер. У тебя еще есть время полюбоваться на полную Луну, но вскоре она пойдет на убыль и это будет уже не то зрелище.

Решар поднялся и, поклонившись, вышел из кельи. Великий Инквизитор открыл глаза. Они были не голубыми, а красными как две кардинальские биретты.

Глава 3

Ваня пришел из школы домой раньше положенного. На его лице красовался синяк, но его бабушка вместо того чтобы пожалеть внука поставила в угол голыми коленями на гречку. Иван ненавидел свою бабушку, и у него были на то причины. Старая карга только и делала, что отравляла ему жизнь. Для тринадцатилетнего Ивана это было неприятно вдвойне, потому что он был достаточно примерный мальчик и знал об этом. В школе он учился на удивление хорошо — был круглым отличником. А вернее почти круглым. Иван не был особенно силен и поэтому по физкультуре иногда приносил четверки. И за каждую четверку получал наказания подобные этому. Единственный раз он принес четверку по музыке, и за это перебрал и пересчитал целый мешок гороха. Бабка точно знала, сколько там горошин, и специально убирала или наоборот прибавляла определенное количество, чтобы мальчик не мог просто запомнить и делать вид что считает. И это был только один из тысячи способов, которым бабка досаждала ему. Дело в том, что она сильно любила его покойную мать, а та умерла при родах. Ваня жил с отцом восемь лет пока не умер и он. И теперь единственным родственником оказалась эта карга, которая ненавидела внука за то, что он забрал жизнь ее дочери. Впрочем, ненависть была обоюдной.

Отношение бабки проявлялось практически во всем. Мальчик не мог выходить из дома после шести вечера, и ложился спать не позже девяти. Ваня был типичной "совой" и еще долго ворочался и не мог заснуть после того как бабка выключала свет в его комнате. В это время сама бабка смотрела глупые сериалы, и всегда включала телевизор на полную громкость, так как была глуховата. Ваня слушал эти сериалы до одиннадцати, а потом из гостиной разносился громкий старческий храп. Он не засыпал до часу, и бабушка поднимала его в семь. Перед тем как пойти в школу он должен был приготовить им обоим завтрак, так как старуха жаловалась на артрит, и еще обвиняла внука в неблагодарности. Якобы она готовит обед и ужин, а он еще недоволен тем что, видите ли, не выспался. Да она и так все свободное время отдает тому, чтобы из такого оболтуса вышел хоть какой-то толк. При этом она всегда приводила в пример его отца, и пример этот был вовсе не для подражания.

— Ты посуду давай лучше мой! А то вырастишь таким же дурнем как и он! — говорила она сегодня утром старым скрипучим голосом. Она никогда не называла отца по имени только "он". — Дочку мою в гроб загнал, а теперь сынок его меня туда же хочет! Но не получится у вас. Мы Замашные крепкие.

Непонятно почему, но бабка очень гордилась своей фамилией, и даже советовала дочери не менять ее после замужества. Но та все же не послушала мать и взяла фамилию мужа — Скрябина. Ваня тоже носил эту фамилию, и бабка не хотела, чтобы он ее менял. Все же такой недоносок не может носить их прославленную фамилию.