Сергей Никшич - Соседи

– Какая Светуля? – упрямо вызверился Голова. – Да это же сатанинское отродье, и только ты по своей тупости не понимаешь, что смертных женщин таких не бывает. Ты только посмотри на нее! Каждая грудь размером в арбуз и причем белоснежная, как лебедь (от волнения Голова впервые в жизни заговорил почти как поэт. Нет, и вправду это была странная ночь!). А разве у обыкновенных девушек бывают такие длинненькие ровненькие ножки и задик такой, словно его сделали из глобуса и только покрасили матово-белой краской, чтобы он не зеленел и голубел…

Внутренний голос, однако, принялся нашептывать Голове, что очень даже бывают и что он и в самом деле накинулся на собственную племянницу, но Голове совершенно не хотелось признать этот крайне оскорбительный для его начальственного достоинства факт. К тому же он заметил на лице водителя, который продолжал бороться с молоденькой Гапкой, выражение, напоминавшее не гримасу бульдога, который наконец ухватил желанную дичь, а лицо школьника, который все-таки добрался до заветной цели, и Голова, к своему собственному удивлению, ощутил нечто вроде уколов ревности.

Гапке, однако, удалось на мгновение вырваться из медвежьих объятий водителя, и она так толкнула зазевавшегося Голову в спину (прелести Светули снова отвлекли его от Гапки), что он рухнул на тахту как подкошенный, но та, не выдержав многолетних издевательств, рухнула на пол, который в свою очередь разошелся под ней, и Голова на этом своего рода ковре самолете провалился в погреб, но и пол погреба оказался ненадежным и обвалился, и Голова почувствовал, что летит в сырое и темное подземелье. От удара сознание покинуло его, и когда он очнулся, то его окружала кромешная тьма, по которой носились летучие мыши. Пахло сыростью и змеями, и Голова приник к своей бывшей тахте как к единственному кусочку знакомого и привычного для него мира и, задрав голову, жалобно возопил о помощи. Вскоре к нему пробрался водитель с фонариком в руках. Оказалось, что Голова лежит на тахте в каком-то склепе возле огромного сундука.

«Клад, – подумал Голова, – тот самый, который Параська ищет». Он подскочил к сундуку, но тот был заперт и массивная его крышка словно приросла к толстым, издевательски толстым бокам, упрямо хранившим свою древнюю тайну. От огорчения Голова даже пнул его ногой и при этом пребольно ушиб большой палец, но эта жертва никак ему не помогла, а тут в подземелье через погреб пробрались нежеланные свидетели его, Головы, удачи – полуголая Светка и Гапка, которая тут же заявила, что сундук принадлежит ей, и только ей по праву первородства, потому как в этом доме она появилась на свет и ей он остался от родителей, которые, слава Богу, в добром здравии и могут подтвердить ее слова.

– Курица ты недоделанная! – вскричал Голова, у которого никогда не хватало терпения выслушивать Гапкины монологи. – Так ведь кто нашел? Кто нашел!!? Если бы не я, ты бы и дальше жевала сухари с чаем да побиралась у Наталки, потому что работать ты любишь так же, как улитка возить на себе трактор…

Впрочем, Голова тут же пожалел о своих словах (почему люди так часто жалеют о том, что уже сказано, и так редко о том, что еще не сказано?), потому что в глазах у Гапки сгустились мрачные тени.

Голова попытался еще раз пояснить свою мысль, на этот раз более вежливо:

– Понимаешь ли, Гапка, – начал витийствовать он, беспокойно поглядывая на заветный сундук, – мы с тобой как бы яблоко и Ньютон – перезрелое яблоко действительно упало ему прямо на голову, но кто вспоминает яблоко, когда речь идет о Ньютоне?

– Так значит я – гнилое яблоко, а ты Ньютон? Так, стало быть?

Полыхая гневом, как раскаленная до красна печь, Гапка придвинулась к Голове, и ему даже показалось, что от одной ее близости приятное тепло разливается по всему его заиндевевшему телу. Но бдительный водитель бесцеремонно обхватил Гапку якобы для того, чтобы избежать возможного рукоприкладства. Кто знает, чем закончилась бы для Головы эта весьма щекотливая для него ситуация, но тут он припомнил, что знает, где находится вожделенный ключик.

– А ключик-то у Хорька! – воскликнул Голова.

И, не сговариваясь, все стали выбираться из унылого подземелья, неизвестно каким образом оказавшегося под селом, и как только поднялись на поверхность, сразу же бросились к хате Хорька, словно их там ожидали золотые медали за победу в марафонской гонке. Невзирая на разницу в летах и в весовых категориях, на крыльце у Хорька они оказались почти одновременно и, прогнав бесполезного дворового пса, который попытался, правда, для порядка пару раз тявкнуть, но вскоре сообразил, что силы неравны, и убрался от греха подальше, принялись барабанить в дверь Хорька, настоятельно требуя, чтобы он прекратил смотреть бесполезные сны и вышел к ним.

Спросонья Хорек решил, что к нему нагрянула милиция или как минимум налоговая инспекция, и от страха покрылся густой испариной, как после чая с малиной, который Параська была большая мастерица готовить.

– Все! Закончились похождения блудного пасечника! – радостно предположила Параська, которая тут же решила, что как только Хорек окажется там, где он и должен находиться, то есть в зоне, она продаст кафе и укатит на какой-нибудь южный остров, чтобы там основательно развеяться, а там будь что будет…

Но, к ее огорчению, оказалось, что это не ее избавители, а ошалевшие то ли от весеннего воздуха, то ли от чего еще односельчане, которые, как только Хорек открыл им дверь, стали трясти его как грушу и требовать, чтобы он отдал им ключ, который Параська нашла на огороде. Но Хорек, хотя и чумной от сна, не опростоволосился и решительно заявил, что ключом он даст им попользоваться только при условии, что они возьмут его в долю, а иначе он пойдет спать – у него поутру уйма дел и он не может тратить драгоценное, быстротекущее время на пустопорожние разговоры. Соискатели клада, а именно: Голова, Гапка, Светуля (она уже была одета, но при этом умудрялась казаться еще более голой, чем тогда, когда Голова увидел ее на своей тахте, и Голове даже подумалось, что обнаженность – это скорее плод воображения, чем реальный факт) и водитель посовещались и решили предложить Хорьку сундук (разумеется, после того, когда они выгребут из него сокровища). Хорек было заартачился, но Голова без экивоков пояснил ему, что сундук они, в конце концов, могут и без Хорька открыть, но тогда, когда Хорек явится в сельсовет за какой-нибудь справкой или ходатайством относительно своего семейного заведения, то ключ костью застрянет у него в горле, а справка, она ведь и есть справка, и некоторые из них иногда на вес золота… Хорька не пришлось убеждать в правоте слов начальственного лица, ибо он и сам понимал, что силы неравны, и покорно поплелся со всей компанией в кафе, чтобы снять со стены за стойкой заветный ключик, который, как они его уверяли, аккурат тот самый, которого им сейчас так недостает, чтобы добраться до своего сокровища. Хорек из любопытства напросился им пособить. И теперь они уже впятером замаршировали по спящей Горенке, чтобы рассмотреть свою добычу. Голова спускался в подземелье не без отвращения – он с детства страдал клаустрофобией, но допустить, чтобы сундук открыли без него, он тоже не мог, хотя он и сомневался в том, что ключ подойдет, потому что внутренний голос нашептал ему, что все это чепуха – ключ не тот, а если он спустится в склеп, то Гапка его там и зароет, чтобы не делиться. Но Голова отмахнулся от внутреннего голоса, как от надоедливой мухи, и бодро вслед за водителем и Параськой полез в подземелье через пролом в полу, который образовался как раз на том месте, где стояла некогда нежно любимая Головой тахта. «Надо же, – думал Голова, – столько лет я спал, можно сказать, на сокровище, а придурошный внутренний голос молчал, как сфинкс. А теперь придется делиться». В ответ он услышал, как кто-то у него в мозгу пробормотал: «У дурака и внутренний голос дурацкий. Или ты думаешь, что ты Эйнштейн?». Голова спорить не стал, и не потому, что простил свой внутренний голос за проявленную им халатность и грубость, а потому, что опасался, что спор с самим собой может довести его до шизофрении и тогда никакая Галочка не поможет.