Анджей Сапковский - Доля правды

- Бывай, Нивеллен.

Ведьмак толкнул кобылу пяткой в бок, двинулся к воротам. Чудовище плелось рядом.

- Геральт?

- Да?

- Я не так глуп, как ты думаешь. Ты приехал сюда по следу одного из купцов, которые тут были в последнее время. Что-то случилось с кем-то из них?

- Да.

- Последний был у меня три дня назад. С дочкой, впрочем, не из лучших. Я велел дому закрыть все двери и ставни, не подавал признаков жизни. Они покрутились по двору и уехали. Девушка сорвала с тетушкиного куста розу и приколола ее себе к платью. Ищи их где-нибудь в другом месте. Но будь осторожен, это скверные места. Я говорил, ночью в лесу небезопасно. Там видны и слышны нехорошие вещи.

- Спасибо, Нивеллен. Буду помнить о тебе. Как знать, может, найду кого-то, кто...

- Может. А может и нет. Это моя проблема, Геральт, моя жизнь и мое наказание. Я научился это переносить, привык. Если станет хуже, тоже привыкну. А если станет намного хуже, не ищи никого, приезжай сюда сам и закончи дело. По-ведьмачьи. Бывай, Геральт.

Нивеллен повернулся и бодро зашагал в сторону особняка. Ни разу больше не оглянувшись.

3

Округа была безлюдной, дикой, зловеще враждебной. Геральт не вернулся на тракт до сумерек, не хотел делать крюк, поехал напрямик, через бор. Ночь он провел на лысой вершине высокого холма, с мечом на коленях, у маленького костра, в который время от времени бросал пучки бореца. Среди ночи он заметил далеко в долине отблески огня, услышал безумные завывания и пение, а также что-то, что могло быть только криком истязаемой женщины. Он направился туда чуть свет, но нашел лишь вытоптанную поляну и обугленные кости в еще теплой золе. Что-то, сидевшее в кроне могучего дуба, верещало и шипело. Это мог быть леший, но мог быть и обычный лесной кот. Ведьмак не стал задерживаться, чтобы проверить.

4

Около полудня, когда он поил Плотву у родника, кобыла пронзительно заржала, попятилась, скаля желтые зубы и грызя мундштук. Геральт машинально успокоил ее Знаком и тогда заметил правильный круг, образованный торчащими из мха шляпками красноватых грибков.

- Ты становишься настоящей истеричкой, Плотва. – сказал он. – Это же обыкновенный чертов круг. К чему эти сцены?

Кобыла фыркнула, поворачивая к нему голову. Ведьмак потер лоб, нахмурился, задумался. Потом одним махом очутился в седле, повернул коня, быстро поехал обратно, по собственным следам.

- "Любят меня зверьки", - пробормотал он. – Извини, лошадка. Получается, у тебя ума больше моего.

5

Лошадь прижимала уши, фыркала, рвала подковами землю, не хотела идти. Геральт не стал успокаивать ее Знаком – соскочил с седла, перебросил поводья через голову коня. За спиной у ведьмака уже не было старого меча в ножнах из кожи ящериц – его место занимало теперь блестящее красивое оружие с крестообразной гардой и тонкой, хорошо сбалансированной рукоятью, оканчивающейся шаровидным навершием из белого металла.

На этот раз ворота не отворились перед ним. Они были открыты, так, как он оставил их, уезжая.

Услышал пение. Он не понимал слов, не мог даже определить язык, которому они принадлежали. В этом не было необходимости – ведьмак знал, чувствовал и понимал саму природу, суть этого пения, тихого, пронизывающего, разливающегося по жилам волной тошнотворного, обессиливающего ужаса.

Пение внезапно оборвалось, и тогда он ее увидел.

Она прильнула к спине дельфина в высохшем фонтане, обняв замшелый камень маленькими руками, такими белыми, что казались прозрачными. Из-под копны спутанных черных волос блестели, уставившись на него, огромные, широко раскрытые глаза цвета антрацита.

Геральт медленно приблизился мягким, пружинящим шагом, заходя полукругом со стороны ограды, мимо куста голубых роз. Существо, приклеившееся к спине дельфина, поворачивало вслед за ним маленькое личико с выражением неописуемой тоски, полное очарования, создающего впечатление, что все еще слышна песнь, хотя маленькие бледные губки были сжаты и из-за них не доносилось ни малейшего звука.

Ведьмак остановился в десяти шагах. Меч, медленно извлекаемый из черных эмалированных ножен, разгорелся и засиял над его головой.

- Это серебро, - сказал он. – Этот клинок серебряный.

Бледное личико не дрогнуло, антрацитовые глаза не изменили выражения.

- Ты настолько похожа на русалку, - спокойно продолжал ведьмак, - что могла бы обмануть любого. Тем более, что ты редкая птичка, черноволосая. Но лошади никогда не ошибаются. Они узнают таких, как ты, инстинктивно и безошибочно. Кто ты? Я думаю, муля или альп. Обычный вампир не вышел бы на солнце.

Уголки бледных губок дрогнули и слегка приподнялись.

- Тебя привлек Нивеллен в своем облике, верно? Сны, о которых он говорил, вызывала ты. Догадываюсь, что это были за сны, и сочувствую ему.

Существо не шевельнулось.

- Ты любишь птиц, - продолжал ведьмак. – Однако это не мешает тебе перегрызать шеи людям обоего пола, а? Воистину, ты и Нивеллен! Прекрасная из вас вышла бы пара: чудовище и вампирка, хозяева лесного замка. Вмиг подчинили бы себе всю округу. Ты, вечно жаждущая крови, и он, твой защитник, убийца по первому зову, слепое орудие. Но сперва он должен был стать настоящим чудовищем, а не человеком в чудовищной маске.

Огромные черные глаза сузились.

- Что с ним, черноволосая? Ты пела, а значит, пила кровь. Прибегла к последнему средству, то есть тебе не удалось поработить его разум. Я прав?

Черная головка легонько, почти неуловимо кивнула, а уголки губ поднялись еще выше. Маленькое личико приобрело жуткое выражение.

- Теперь, наверное, считаешь себя хозяйкой этого замка?

Кивок, на это раз более заметный.

- Ты муля?

Медленное, отрицательное движение головой. Раздавшееся шипение могло исходить только из бледных, кошмарно улыбающихся уст, хотя ведьмак не заметил, чтоб они пошевелились.

- Альп?

Отрицание.

Ведьмак отступил, крепче сжал рукоять меча.

- Это значит, что ты...

Уголки губ начали подниматься выше, все выше, губы раскрылись...

- Брукса! – крикнул ведьмак, бросаясь к фонтану.

Из-за бледных губ сверкнули белые, остроконечные клыки. Вампирка вскочила, выгнула спину, как пантера, и испустила вопль.

Волна звука ударила в ведьмака, как таран, лишая дыхания, сминая ребра, пронзая уши и мозг шипами боли. Отлетая назад, он еще успел скрестить запястья обеих рук в Знаке Гелиотропа. Колдовство значительно уменьшило силу, с которой он врезался спиной в ограду, но и так у него потемнело в глазах, а остатки воздуха вырвались из легких вместе со стоном.