Роберт Говард - КОГОТЬ ДРАКОНА. Сага лунных башен

— Пошел вон! — скомандовал он.

В ответ — мертвая тишина. От таинственного места отделяло несколько шагов. За деревом никого не было, а на густо покрытой опавшей хвоей земле он не заметил никаких следов. Но из крупной сосны, росшей возле тропинки, торчал нож. Осознав всю бесполезность слепого метания между соснами, среди которых, может быть, притаился убийца, Харрисон снова вернулся на тропинку и с профессиональным интересом осмотрел нож. Это был нож грубой кустарной работы с очень острым лезвием из заточенного напильника; деревянная ручка обмотана проволокой. Такие ножи часто встречались у жителей сельских районов Юга. Харрисон оставил нож торчать в дереве. Слишком большой и острый, спрятать его под одеждой практически невозможно. С трудом сдерживая дрожь, детектив отправился дальше. Попытка убийства говорила о том, что для кого-то не является тайной ни кто он такой, ни зачем он появился здесь. Человек, которого Харрисон разыскивал, не был убийцей, но ведь под влиянием страха люди часто становятся ими! На извилистой дорожке то и дело торчали старые пни, так что проехать по ней на машине было почти невозможно. Из сгущавшейся темноты между деревьями послышался шорох сосновых иголок — там притаился то ли зверь, то ли человек. С искренним облегчением детектив разглядел за деревьями очертания большого полуразвалившегося дома. Дорога обрывалась рядом с ним. Даже в сумерках возраст и состояние дома не вызывали сомнений. Неподалеку виднелись беспорядочные нагромождения таких же развалившихся хозяйственных построек. Молодая поросль вторглась в пределы старого двора и сада. В задней части большого дома мерцал единственный слабый огонек. Человек, который привез Харрисона из Крессентвиля, рассказал детективу, что особняк Сторли когда-то знавал лучшие времена. В сгущавшейся темноте все это выглядело довольно зловеще из-за заброшенности и опустошенности места. Поднявшись на широкое крыльцо с покосившимися колоннами, Харрисон постучал в дверь и невольно вздрогнул от собственного стука, который прозвучал в окружавшей его мертвой тишине оглушительно громко. Мгновение спустя за дверью послышались шаги, дверь распахнулась, и в полумраке показался неясный силуэт.

— Да, сэр?

— Меня зовут Бакнер, — представился Харрисон. — Я еду из Крессентвиля, но моя машина сломалась на главной дороге, неподалеку от поворота к вашей усадьбе. Вряд ли я успею вернуться в Крессентвиль пешком до наступления полной темноты, поэтому я пошел по этой дорожке в надежде найти дом, где смог бы переночевать. Если бы вы позволили мне остаться у вас на ночь…

— Конечно, конечно, сэр! Входите, мистер Бакнер!

Приглашение последовало без промедления, да и прозвучало оно вполне искренне.

Харрисон вошел в широкий мрачный холл, и хозяин крикнул:

— Рэйчел, принеси лампу! — тотчас объяснив Харрисону: — Мы так привыкли к этому старому дому, что легко ориентируемся в темноте, ведь мы живем слишком далеко от города — электричества у нас нет!

В дверях появилась молодая мулатка с керосиновой лампой в руке. Желтый свет лампы освещал ее смуглое лицо, копну черных волос и сверкающие белки глаз. Теперь Харрисон сумел более отчетливо разглядеть самого хозяина — высокого, стройного мужчину с чувственным, умным лицом, высоким лбом и седеющими волосами.

— Меня зовут Джон Сторли, сэр, — представился хозяин. — Добро пожаловать в Особняк Сторли или в то, что оставили от него время и безжалостные обстоятельства! Я как раз собрался поужинать, не присоединитесь ли ко мне?

Харрисон согласился, и его препроводили в просторную комнату, примыкавшую к кухне. На большом столе стоял лишь один прибор, хотя в углу в кресле сидел человек, казавшийся спящим. Черты его лица скрывала нечесаная седая борода и шапка таких же седых волос.

— Мой дядя, Уильям Блейн, — объяснил Сторли. — Он слеп, глух и нем.

Харрисон с любопытством посмотрел на старика: убогая, залатанная куртка, наброшенная на плечи, не скрывала мощной фигуры спящего человека.

— В прежние годы он был очень могучим человеком, — сказал Сторли, словно читая мысли Харрисона. — Болезнь, вызванная разгульным образом жизни, привела его в теперешнее состояние. Кроме меня, о нем некому заботиться.

Мулатка подала Харрисону прибор, и детектив сел за стол, воспользовавшись любезным приглашением хозяина. С удовольствием уплетая вареную кукурузу, жареную ветчину, яйца и кофе с кукурузными лепешками, он, как бы невзначай, поинтересовался:

— У вас нет семьи, мистер Сторли?

— Кроме тех, кого вы здесь видите, мистер Бакнер, в доме никто не живет, — ответил Сторли, указывая жестом на огромного негра, который появился в комнате с вязанкой дров. — Это Джоуаб, выполняющий здесь всю тяжелую работу. Рэйчел трудится по дому. Им живется достаточно легко, потому что обслуживать приходится только меня и дядю. Сорок лет назад этот старый дом действительно заслуживал титула Особняка Сторли. Он носит его и сейчас, несмотря на свое плачевное состояние.

«Значит, записку послал кто-то из этих четырех, — размышлял Харрисон. — Но кто?»

Он мельком взглянул на Сторли, который с аппетитом ужинал на другом конце большого стола, на Уильяма Блейна, неподвижно сидевшего в кресле — Рэйчел кормила его с ложечки, — и на великана Джоуаба, он на мгновение появится в дверях кухни. Увидев мрачный блеск в глазах негра, Харрисон окаменел. Однако, когда негр заметил, что гость наблюдает за ним, он склонил голову в гротесковом поклоне и неуклюже ретировался. Умеет ли он пользоваться старомодной пишущей машинкой, на которой было напечатано письмо? Может быть, и умеет, если учесть, какое внимание в то время уделялось образованию цветных. А что касается Рэйчел… Мулатка, казалось, обладала более чем средним умом, она и говорила лучше, чем обычно говорят женщины, занятые на кукурузных плантациях. Харрисон терпеть не мог работать втемную, поэтому твердо решил делать ни малейшего шага в расследовании, не выяснив автора этой загадочной записки. Подвергать этих людей испытанию, которое может дать неправильные результаты, он не желал, тем более что явно чувствовал зловещее внутреннее напряжение, витавшее в воздухе комнаты. В этом доме поселились страх, подозрительность и предательство. Записка недвусмысленно сообщала об этом. Харрисон продолжал разглядывать непроницаемое лицо глухонемого. Даже тот, кто слеп, глух и нем, в состоянии пользоваться пишущей машинкой!

Рэйчел вышла из кухни, взяла у Харрисона пустую чашку из-под кофе и вернулась в кухню. Вскоре она появилась с наполненной до краев чашкой дымящегося ароматного напитка и поставила его перед детективом. Тренированное внимание Харрисона отметило, что руки мулатки дрожали так, что ложечка в чашке звякала о край. Как бы невзначай взглянув на нее, он похолодел: лицо мулатки, оставаясь по-прежнему бесстрастным, приобрело серый цвет, на пепельных щеках сверкали бисеринки пота, а в глазах сверкал неподдельный страх. Она повернулась и поспешно вышла. Рассеянно покачивая чашечку и поддерживая беззаботную беседу с хозяином дома, Харрисон размышлял над поведением мулатки. Зачем нужно было носить его чашку на кухню? Она дважды наполняла чашку Сторли и каждый раз ставила кофейник на стол. Харрисон поднес чашку к губам и, подняв при этом глаза, увидел, что Рэйчел внимательно разглядывает его, стоя в дверях. Она прикусила губу, а в ее широко раскрытых глазах читались напряжение и ужас. Почувствовав на себе пристальный взгляд Харрисона, она мгновенно скрылась. Детектив поставил чашку на стол, даже не прикоснувшись к ней. Он ни на минуту не сомневался — наверняка его пытались отравить, как и в том, кому предназначался нож. Несомненно, человек, бросивший нож, мог добраться до Особняка раньше него; но едва ли женщина способна бросить тяжелое оружие с такой силой, чтобы оно глубоко застряло в дереве. Конечно, это был сильный мужчина. Но зачем? Единственное объяснение может заключаться в том, что кто-то его узнал и намерен помешать ему увести с собой Ричарда Стантона. Но если за этой попыткой убийства стоит сам Стантон?.. Он вовсе не пытался посадить этого человека в тюрьму, он просто хотел, чтобы тот дал показания в суде и тем самым помог отравить на виселицу беспощадного убийцу. Харрисон откинулся в кресле, твердо решив больше ничего не есть и не пить в этом доме, а хозяин, увидев, что гость, по всей видимости, утолил голод, также отставил тарелку.