Мышь88 - Гарри Поттер и Зеленые Топи

Джинни писала ему каждые три дня. Гарри скрупулезно писал ответы, но его чрезвычайно интересовал вопрос, откуда она черпала столько информации. У него была шальная мысль не писать две недели совсем, а потом прислать ей супердлинное письмо, написанное, скажем, на простыне. Гермиона идею не одобрила, заявив, что Джинни вряд ли оценит такую шутку. Гарри согласился, но в душе подумал, что в определенном случае эта затея еще может пригодиться. Он не жаловался на подобные проявления Джинни, но он еще никому не писал так часто. По выходным они встречались в Хогсмиде, если у него не было горы домашних заданий или тренировки по квиддичу. Башни Хогвартса практически не изменились, многие были уже полностью достроены. Полюбовавшись на них, они обыкновенно шли к Аберфорту, где встречали кучу одноклассников и общались порой до поздней ночи. Там же часто заседал Хагрид, он приносил торты собственного приготовления и печально известные кексы, которые никто, кроме него, не ел, и погружался в длинные воспоминания, состоящие из правды и вымысла. Это создавало в старом трактире особый уют, и Гарри навещал это место в последнем месяце лета постоянно. Вечеринка по поводу его дня рождения 31 июля прошла отменно: вся волшебная деревня гудела до утра.

Сам замок Гарри не посещал. Когда он видел Хагрида, он расспрашивал его обо всем. Некоторые вопросы он задавал осторожно и получал на них такие же осторожные ответы. Хагрид искренне не понимал его и советовал пойти в Хогвартс самому. Гарри и сам не мог объяснить своих колебаний. Следует начать с того, что он не отправлял и не получал еще ни одного письма или хотя бы записки, даже на день рождения. В глубине души он этого и не ждал, но все равно впал в уныние на несколько дней. Рону это казалось слишком само собой разумеющимся, чтобы из‑за этого переживать, но именно это Гарри больше всего и раздражало. Он постоянно испытующе смотрел на замок, но не находил ни малейшего признака того, что его там ждут. В Хогсмиде мастера зелий уже давно не видели. Рон и Гермиона считали, что это всего лишь одна из тех вещей, которые надо просто пережить, и все, и Гарри не мог с ними не согласиться, но позиция Джинни выводила его из равновесия. Она прекрасно осознавала, кому она должна быть благодарна за свою спасенную жизнь и, хотя так и не выразила эту благодарность открыто, не могла рассуждать так же категорично, как Рон и Гермиона. С ней Гарри больше всего говорил на эту тему и рассказывал ей куда больше и подробней, чем своим друзьям, и спрашивал совета. Она слушала всегда очень внимательно, но оставалась неуверенной.

— Гарри, это ведь так сложно, — говорила она. — Я с самого начала подозревала, что он — очень сложный человек, но настолько… на твоем месте я бы чувствовала такую же неопределенность. И все‑таки я считаю, что тебе не следует навязываться, это может привести к неприятным последствиям.

— Это я понимаю Джинни, но, может, мне подождать до конца света?

— Я не знаю, Гарри, правда, я вижу только, что ты не можешь сейчас это преодолеть. Я тебе только одно могу сказать: думай об этом немного и побольше — о чем‑нибудь другом, и все получится как надо.

Гарри попытался последовать ее совету, что было непросто, поэтому он, собственно, и начал учиться. И только потом он начал находить в этом удовольствие. Но по вечерам мысли возвращались, и от них некуда было деться. Сначала Гарри не мог заснуть, но постепенно смирился с положением вещей, убедив себя в том, что он просто–напросто надоел Снейпу. И, поскольку письменно Снейп никогда бы не написал нечто подобное, Гарри старался думать только о том, что придет день, и он забудет об этом. Но дни шли, а он все не решался написать своему бывшему учителю, так как не знал, что хуже: получить ответ или быть проигнорированным.

В то утро Гарри шел на трансфигурацию с целой гаммой чувств. С одной стороны, его так и подмывало рассказать кому‑нибудь о своем сне и о шраме, который всем, и ему самому в том числе, надоел хуже горькой редьки. С другой стороны, выслушать его было некому: Рон был в бешенстве из‑за бестактности Гермионы, с которой та его разбудила, и он едва замечал, чтό ест. В Фульменгарде для студентов существовало что‑то вроде столовой, которая представляла собой большое круглое помещение, освещенное не менее чем сотней светильников. Персонал был очень вежливый, еда хорошей, преподаватели появлялись там крайне редко, и в этом тоже было существенное отличие от Хогвартса. Гарри пытался утешить Рона, говоря, что Гермиона, должно быть, была рассержена тем, что очень устает, а он, видите ли, спит допоздна. Рон не реагировал. Он буравил ни в чем не повинную кашу перед ним на тарелке взглядом, от которого капитулировал бы сам Александр Македонский. Гарри решил не доставать его и Гермиону своими проблемами. И с Джинни тоже было довольно: она была именно тем человеком, кого он меньше всего хотел бы беспокоить. Его душевные переживания, его самопознание — все это очень интересовало ее. Он не мог отказать ей в повествованиях об этом. Но это было бы уже чересчур. Таким образом, Гарри отправился на трансфигурацию в расстроенных чувствах.

Трансфигурацию преподавал серьезный и опытный преподаватель. Он знал все обо всем и, что было особенно ценно, мог понятным языком донести это до студентов. Его звали Гладиус Нэтроу, и он был элегантным пожилым мужчиной, который выглядел намного моложе своих лет и носил очки в дорогой оправе. Он всегда задавал много на дом, все педантично проверял, но при этом был довольно снисходительным, и при этом без всякой заносчивости. Рону очень нравился он и его предмет, Гарри же предпочитал Защиту и зелья, хотя отношения с преподавателями у него не очень складывались.

На сей раз Гарри успел сделать за урок все, что нужно, и ему поставили твердую «Удовлетворительно». Он хотел было отпраздновать это в столовой, но Рон и Гермиона не составили ему компанию, и он остался предоставленным самому себе. Он выпил простую чашку чая и пошел на поле для квиддича. Там всегда можно было встретить группу–другую студентов, которые терпеть не могли Гарри Поттера. В основном из зависти, поэтому его это не беспокоило, а наоборот, стимулировало к спортивной борьбе. Он каждый день участвовал в мини–соревнованиях, побеждал одного кандидата в ловцы за другим и приближался к тому, чтобы стать преемником нынешнего охотника за снитчем. В этот день все складывалось опять‑таки удачно, Гарри не потребовалось тратить особенных усилий, что особенно выводило его недоброжелателей из себя, и он вновь блестяще закончил игру, получив новые «оценки» у многих, как благоприятные, так и неблагоприятные. Все это не слишком волновало его, он уже научился абстрагироваться от подобной суеты и только развлекался тем, что раз за разом взмывал в синее небо и глядел на море.