Татьяна Патрикова - Драконьи грезы разужного цвета

— И что теперь? — вопросил Шельм, когда Ставрас провел его через подсобные помещения своей лавки в небольшой внутренний дворик с уютным садиком и добротной конюшней, расположенной в дальнем, тенистом уголке.

— Седлаем Вересковый Шелест и ждем королевича.

— Кого седлаем?

— Идем, познакомлю, — немного успокоившись, криво усмехнулся Ригулти.

Ландышфуки сдвинул брови и пошел за ним к конюшне, настороженно прислушиваясь ко всему вокруг. Он уже знал такую вот улыбочку Драконьего Лекаря и предпочитал заранее быть начеку.

— Что это? — вышло хрипло и даже испуганно.

— Мой конь, — гордо расправив плечи и потрепав красногривое создание по высокой холке, широко улыбнулся лекарь.

Конь, если конечно, этого гиганта можно было отнести именно к породе лошадиных, мотнул головой и приглушенно заржал. Шельм, всегда считавший себя человеком не из пугливого десятка, нервно сглотнул. Ведь он понимал, что ему на этом красноглазом, под цвет гривы, чудовище, у которого даже клыки из-под верхней губы торчали, придется путешествовать.

— Хорош? — словно не видя его состояния, осведомился Ставрас. Думая, что мальчишка пробурчит что-нибудь невнятное и поспешит слинять, все же Шелест всегда производил на людей просто неизгладимое впечатление, но нет, шут закусил губу, зачем-то залез в карман в меру узких темно-синих штанов, заправленных в черные полусапожки, и достал оттуда несколько кусочков сахара.

Ставрас удивленно изогнул бровь и посмотрел на шута даже с некоторым уважением. Оказывается, тот, как чувствовал, что знакомство с конем предстоит не из легких, и приготовился заранее. "Молодец. Предусмотрительный мальчик", усмехнулся про себя лекарь и стал внимательно следить за тем, как Шельм решительно шагнул к коню и протянул к нему руку ладонью вверх, на которой лежал сахар.

Привыкший к несколько другой на себя реакции Шелест изумленно замер, но подойти мальчишке позволил. А потом и вовсе, наклонил довольно жуткую в полумраке конюшни морду со светящимися кроваво-красными глазами и принюхался к предлагаемому лакомству. Оценил. И осторожно, прекрасно зная, что клыками хрупкого человека можно покалечить, собрал кусочки сахара одними губами.

Ставрас же в этот момент смотрел лишь на Шельма, не переставая почти неосознанно поглаживать коня по гриве. Шуту было страшно. Очень. То ли он, как и в случае с Радужным Драконом, знал чуть больше о том звере, с которым пытался сейчас подружиться, то ли просто подсознательно чувствовал опасность, исходящую от него. Но Ставрас видел как он замер, словно статуя, когда Шелест склонил морду к его руке, как забыл, как дышать, и как зажмурился, ощутив удивительно мягкое прикосновение мохнатых губ. И сразу же распахнул глаза, а потом и вовсе погладил по носу, не возражающего Шелеста, увлеченно хрумкающего сахаром.

— Ну, здравствуй, Вересковый Шелест, — прошептал шут и робко улыбнулся.

Ставрас засмотрелся. Нет, честно. У мальчишки была невероятно обаятельная улыбка, вот только показывал её, настоящую, он далеко не всем, лекарь это уже понял. И просто не смог не улыбнуться в ответ.

— Ну, — заключил он, — вот и познакомились. Поможешь мне оседлать его? — весело поинтересовался он у Шельма, все еще находящегося под впечатлением от знакомства.

— Да, конечно, — кивнул тот, без ужимок и кривляний.

"И почему он раньше никогда не был таким?", подумалось лекарю, но он отогнал от себя эту мысль и взялся за упряжь, что была развешана на стенах. Шут помогал ему. Вдвоем оседлать Шелеста удалось быстро. Тот и сам не возражал, почуяв дальнюю дорогу. Они почти не разговаривали, но делали все на удивление слаженно, что не могло ни радовать как лекаря, так и шута. Правда, последний все порывался сказать что-то, но никак не мог найти слова. Ригулти наблюдал за его мучениями, но все же не выдержал, когда Шелест был оседлан и выведен из конюшен, демонстрируя солнцу, нещадно палящему с небес свои черные, блестящие бока, красную гриву, хвост и копыта, словно бы выкрашенные краской, но Шельм догадывался, а Ставрас знал, что никакая это не краска, а их натуральный цвет. На самом деле, в пышной гриве возле стоящих торчком ушей можно было нащупать бугорки рожек, но лекарь шуту об этом, конечно, не спешил говорить, хоть и заподозрил, что тот и так знает.

— Ладно, не мучайся, просто скажи, — бросил он, остановившись возле входа в дом. Шелеста они оставили возле конюшни.

Шут, смотревший себе под ноги, вздрогнул. Поднял на него глаза, а потом снова отвел, и спросил:

— Ты на самом деле собираешься отдать Веровеку Радужного Дракона?

— Нет. На самом деле, не собираюсь.

— Тогда, зачем ты его везешь к Драконьим горам? — испытующе всматриваясь в его лицо, спросил шут с замиранием сердца.

Лекарь жестко усмехнулся и веско обронил:

— Перевоспитывать.

Больше ничего не сказав, он развернулся и вошел в дом. Шут облегченно выдохнул и последовал за ним.

— Шельм, — раздался со второго этажа голос лекаря.

— Да? — крикнул шут, замерший у лестницы, ведущей наверх.

— Чаю приготовь на дорожку.

— Ладно.

— И только без фокусов!

— Каких, например?

— Таких, какие испробовал на тебе я.

— Жаль, что сказал, а то бы…

— Придушу! — раздалось сверху, но шут уже ушел на кухню. Конечно, слабительное лекарю он подсыпать и не думал, но поехидничать, когда тот все же спустится, собирался с размахом. Будет знать, как травить всякой гадостью добрых, миленьких шутов!

— Ну, как тут чай? — полюбопытствовал от двери, наконец, вернувшийся Ставрас.

— Как ты и заказывал, милый, — пропел из-за стола Шельм. — Без слабительного, но со стрихнином.

— И не жалко так над бедненьким, стареньким мной издеваться? — поинтересовался лекарь и плюхнулся на табурет напротив шута, не задумываясь, отхлебнув из предложенной ему чашки.

— Это-то ты-то старый? — возмущенно выдохнул шут.

— Я, я, — важно покивал Ставрас. — Разве не слышал, я ведь, как-никак, ровесник этого города, или что там еще за бредни бродят в народе?

— Бредни, не бредни, но никто ни помнит, ни откуда ты здесь появился, ни те времена, когда тебя вообще здесь не было, — уже без смеха обронил Шельм.

— У людей слишком короткая память, — буркнул лекарь и уткнулся в кружку.

О себе, любимом, он говорить не любил. Но проницательный от природы Шельм и так все понял, пожал плечами и отвернулся. Какое-то время они пили чай молча, периодически подцепляя из вазочки, найденной шутом в одном из шкафчиков, ореховое печенье. Но первым молчание нарушил лекарь.

— Давно он тебя тискает?