Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет

— То ли еще бывает. — Адуан вытащил из сумки обтянутую сукном болванку и принялся насаживать на палку, которой отводил с дороги ветки. — Самый смех — это когда барсиха или там рыська котят натаскивает. Те на камень толком залезть не могут, одного тергача втроем волокут, он крыльями колотит, пыль столбом, а балбесы знай себе выплясывают... Ну как, нагляделись или еще полюбуетесь?

— А то я спесивых дураков не видала... Одна разница, что в штанах и родословная от святого Олуха.

— Да и время не раннее. — Шеманталь оценил спускающееся к дальним горам солнце. — Супруг заждался.

— Ну так и шел бы с нами! — буркнула Матильда, понимая, что Бонифаций в самом деле заждался, а она... А она хочет к мужу, вот хочет, и всё!

— Его высокое пресвященство по горам только для дела скачет, — напомнил спутник, — да и занят он. Бакраны, если с утра нагрянули, до вечера не отцепятся. Жак, Дени, пошли, что ли. И с хвостами поаккуратней, перья не поломайте.

Всю глубину тергачиной тупости Матильда постигла, когда адуанская троица с ходу уложила шестерых. Шеманталь орудовал колотушкой, помощники совали добычу в мешки. Седьмого не тронули, надо думать, оставили на развод, одинокий скрип еще долго долетал до ушей принцессы, потом его заглушили другие звуки — шум ветвей, звон ручья, стрекотанье здоровенных, чуть ли не в ладонь, кузнечиков. Сагранна и не думала стесняться гостей, и алатка была благодарна и ей, и лету, и предложившему эту прогулку Шеманталю.

— А неплохо так сходили. — Генерал-адуан будто мысли подслушал. — Вечерком женихов нажарим... С бакранским сыром. А завтра, если пожелаете, я вам барсово семейство покажу, Жак следы неподалеку видел.

Это было заманчиво. Серебристые длиннохвостые кошки водились и в Черной Алати, но видели их нечасто, потому и болтали, что встретить одинокого барса — к свадьбе, а семейку — к удаче. Балинту выводок аж в пять котят попался.

— Одна не пойду, — внезапно решила Матильда. — Только с хряком... То есть с его высокопреосвященством.

3

На пороге «Приюта золотых птиц» Капрас едва не замедлил шаг — похожий на аляповатую шкатулку казарский дворец вдруг показался ловушкой. Входить не хотелось, тем более входить одному, но в «Приют» сопровождающих не впускали. Правом нарушить уединение повелителя Кагеты обладал лишь осчастливленный личной аудиенцией, коего сопровождал дежурный казарон, да и то лишь до порога личных покоев. Золотого гнезда, как говорили здесь. Конечно, командующий гайифским корпусом мог на местный этикет наплевать, но это поставило бы Хаммаила в дурацкое положение, а казара и так ждали не лучшие времена.

Получив приказ оставить Кагету, Карло не то чтобы забеспокоился о Хаммаиле, скорее начал испытывать некоторую неловкость. Жил себе молодой казарон, упитанный и красивый, желал странного, родную казарию терпеть не мог, мечтал осесть в империи и добился-таки своего. Перебрался в Паону, женился на гайифской девице, не из самых красивых, зато с влиятельной родней, пошли дети... И тут родня жены хватает за горло и тянет в неприятное отечество, да не кем-нибудь, а казаром! Имперские сановники сыплют любезностями и подачками, обещают всяческую помощь, и вот ты среди диких неотесанных болванов, такой просвещенный, такой мудрый, такой нужный великой Гайифе! Как тут не напялить корону и не водвориться во все эти дворцы?

И все бы хорошо, только у доброй половины страны имелся другой казар. Сперва «Лисенок» казался временной помехой, а трон, пусть и без ножки, надежно подпирала империя, но теперь ей стало не до Кагеты. Как Паона обещает, заверяет и бросает на произвол судьбы, Карло испытал на собственной шкуре, сейчас пришла очередь Хаммаила. Симпатий ни он, ни его Антисса не вызывали, однако чувствовать себя Забардзакисом было противно.

Изворачиваться и крутить маршал не любил, но, не желая обострений, заставлял себя быть дипломатичным. Его пригласили для важной беседы, и он поехал, хотя Курподай намекал на возможные неприятности, Ламброс советовал взять охрану посильней, а Демидас — отказаться под благовидным предлогом. Сейчас, перед золочеными дверьми, на которых били крыльями голенастые цапли, гайифец жалел о своем чистоплюйстве, но отступать было поздно, да и не зарежут же его, в конце концов!

Дежурный казарон в малиновых сапогах и с золотой полутарелкой на груди протянул лапу к шпаге, Капрас положил руку на эфес:

— «Моя шпага — моя честь, моя честь — честь империи».

Двусмысленная гвардейская шутка сработала — казарон отступился, и Карло вошел в узкий расписной коридор, ведущий к другой двери, на которой красовалось огромное оранжевое солнце с глазами, но без рта. Пустить в ход оружие в такой щели было почти невозможно, но маршал не встретил никого, кроме спешившей по стене ему навстречу усатой твари, слишком похожей на таракана, чтобы быть кем-то иным. За немым солнцем обнаружилась двойная комната — в ближней, большой, журчал одинокий фонтан, в дальней, похожей на обрезанный с одной стороны арбуз, виднелся низкий, заставленный кувшинами и блюдами стол, за которым расположились дама и трое мужчин. Хаммаил вводил в бой семейный резерв, и резерв этот был последним.

Капрас поклонился. Сухощавый, одетый по-имперски господин выбрался из-за золотого ведра с оранжевыми розами. Видимо, это был тесть казара. Карло с ним пока еще не сталкивался — батюшка Антиссы блюл семейные интересы при императорском дворе, и его появление могло означать многое.

— Насколько я успел понять, — предполагаемый Каракис-старший улыбался совершенно по-паонски, и это отнюдь не вызывало у маршала нежности, — владыка Кагеты принимает гостей сидя... Положение, увы, обязывает, так что вашу руку, маршал, пожму я. Мы незнакомы, но я о вас столько слышал!

— Возможно, это взаимно. — Рукопожатие «тестя» было крепким и нарочито молодцеватым. — Если вы граф Каракис Камайский.

— Неужели вы обо мне слышали? А говорят, военные не желают знать нас, презренных чинуш... Но садитесь же! С моим племянником Марко вы точно встречались, он до сих пор под впечатлением от вашего милосердия к этому странному человеку, разбрасывающемуся сапогами... Что сказать про дочь, я, право, не знаю. Трудно называть свою плоть и кровь величеством, но дворцовый этикет остается таковым везде.

— Маршал Капрас у нас нечастый гость, — сочла нужным подать голос Антисса. Золотистые кагетские одеяния ей были к лицу. Забавно, но Гирени пошли бы гайифские девичьи платья с низким, прикрытым сеткой вырезом. — Это так мило, что он не устроил очередной смотр.

— Да, — разлепил румяные губы Хаммаил, — маршал Капрас предпочитает нам своих офицеров и наиболее навязчивых казаронов.