Александр Рудазов - Шумерские ночи

— Слушаюсь, учитель… — с трудом пробормотал Креол, кое-как поднимаясь на ноги. Его шатало из стороны в сторону, глаза вращались в орбитах независимо друг от друга, из носа капала кровь. — Сейчас… что?., да, точно… о, чрево Тиамат… оу-у-у…

— Э-э-э… — раздраженно скривился Халай, неохотно накладывая на ученика заклятие Исцеления. Он всегда держал в памяти три-четыре таких — при его любви к побоям это не было лишним. — Получай и убирайся, пока я не всыпал тебе еще, тупоумный недоносок!

— Конечно, учитель, — поклонился Креол, с наслаждением ощущая, как боль уходит, уступая место бурлящей магии, очищающей тело, пронизывающей каждую жилочку, каждую каплю крови.

Ничто в мире не сравнится с этим чувством.

— Ты ни на что не пригоден! — отмахнулся Халай. — Уверен, ты станешь худшим магом в истории Шумера, Креол. Если вообще станешь.

Ученик в очередной раз поклонился и поманил Шамшуддина. Тот покорно последовал за Креолом. Первые несколько секунд чернокожий мальчишка молчал, ошалело глядя прямо перед собой, но, как только они покинули внутренний двор, с ужасом воскликнул:

— Он всегда такой?!!

— Я это слышу!!! — тут же заорал Халай Джи Беш. — Я все слышу, черномазый выблядок!!!

— Да, он всегда такой. И слух у него тоже отменный, — еле слышно прошептал Креол. — Пошли, покажу комнату учеников… ну и все остальное.

Жилище Халая Джи Беш представляло собой вполне типичное строение, возведенное по стандартному образцу. Так, например, в каждом доме Шумера — богатом или бедном — непременно есть внутренний двор. Находясь в нем, очень просто определить, насколько зажиточен хозяин — достаточно посчитать двери. В беднейших домах с внутреннего двора ведут лишь две двери — в сени и в парадную.

Но старый Халай принадлежит к богатейшим людям города, поэтому с его внутреннего двора ведут целых шесть дверей. В сени, в парадную, в обширное помещение для рабов, в кухню, в кладовку и на лестничный пролет, с которого можно подняться на второй этаж или спуститься в подвал. Над дверью в сени висит апотропей в виде уродливого демона — он не пускает в дом злых духов.

Если какой и проникнет, дальше сеней ему не пройти.

При парадной расположена кладовка для постельных принадлежностей, большая умывальная и священный дворик — туда допускают только членов семьи, ведь там находятся молельня, алтарь и домашнее кладбище. Своих мертвецов шумеры стараются хоронить дома — родных не следует оставлять даже после смерти.

На втором этаже комнаты членов семьи и гостевые, лаборатория и мастерская хозяина, комната свитков и галерейка, опоясывающая внутренний двор. В подвале — холодный погреб для снеди и припасов, большая дренажная труба для нечистот и еще кое-что по мелочи.

Постельные принадлежности довольно просты — это циновки и паласы. Кровать есть только у хозяина с хозяйкой, да и у них не всегда. Жители великого Шумера привыкли к простым жестким ложам: выбрал свободный пятачок, расстелил циновку — вот постель и готова. Если погода хорошая, спят обычно во дворе или на крыше.

— Ну, у нас дома все почти так же, — заявил Шамшуддин, осмотрев свое новое жилище от крыши до подвала. — Только немного просторнее — дедушкино поместье за городом, там места больше.

— Понятно, — равнодушно откликнулся Креол, ковыряя в носу. — Ладно, для начала запомни несколько правил, Шам… Шамшуддин, да?

— Угу.

— Во-первых, ты теперь младший ученик. Так что открывать дверь гостям — теперь твоя работа.

— Думаю, это нетрудно, — дернул плечами Шамшуддин. — Что еще?

— Во-вторых, никогда не перечь учителю. Сам видел, что бывает…

— Вот уж правда… — поежился Шамшуддин. — Ты давно у него учишься?

— Месяц без двух дней. Тебе сколько лет?

— Пятнадцать.

— О, и мне пятнадцать! — оживился Креол. — Слушай-ка… а ты знаешь, что у тебя свет от головы отражается?

— Ненавижу эту лысину! — вспыхнул Шамшуддин. — Все принимают за жреца-евнуха!

— Ну, кроме них, никто голову в детстве не бреет, — пожал плечами Креол. — Да ладно, тебе уже пятнадцать — скоро начнут принимать за просто жреца. Необязательно евнуха.

— Мало утешает… — пробурчал Шамшуддин. — Я хочу такие волосы, как у тебя.

— Конечно, хочешь, — гордо встряхнул смоляной копной Креол. — Все хотят. У меня и борода уже пробивается! А у тебя?

— А у меня — нет! — огрызнулся юный кушит. — Расскажи еще про нашего учителя. Он вообще какой?

— Халай Джи Беш старый, тощий, злющий, жадный, все время орет, дерется палкой, никогда не моется и воняет тухлятиной, — скрупулезно перечислил все достоинства учителя Креол.

— Я это слышал!.. — донеслось снизу.

— Ну, а про отличный слух я уже говорил, — закончил Креол. — Кстати, теперь он меня опять изобьет.

— А ты… тебе что, все равно? — недоверчиво посмотрел на него Шамшуддин.

— К боли тоже можно привыкнуть, — пожал плечами Креол. — У меня была хорошая тренировка.

— Ну?…

— Понимаешь, дома у меня был дедушка… Архимаг Алкеалол. Он почти такой же бешеный, как Халай. И тоже любит подраться палкой. Кормилица рассказывала, что, когда меня вынули из материнского чрева, дедушка первым делом щелкнул меня в нос.

— А ты?

— А я его укусил. Жалко, зубов еще не было. Но дедушка все равно остался доволен — сказал, что я весь в него. Я и правда на него похож. Хотя только лицом.

— А что твой отец?

— Ну как сказать… — задумался Креол. — По-моему, ему на меня вообще наплевать. Он вспоминал, что я есть, только когда мы случайно встречались. А мать я вообще не помню — она давно умерла.

— И у меня тоже… — вздохнул Шамшуддин.

— Здорово, опять совпало! — обрадовался Креол.

— Да уж… А почему тебя отдали Халаю?

— Почему, почему… Надо было, значит! — непонятно с чего озлился Креол. — Чего пристал?!

Почтенный Липит-Даган торговался с Халаем Джи Беш еще очень долго. Мелкопоместному аристократу совершенно не хотелось расставаться с любимыми монетами ради нелюбимого внука, из-за которого юная Лагаль так и не смогла выйти замуж.

Обычно в случаях, подобных тому, что произошел в доме Липит-Дагана, виновный либо выплачивает отцу девушки большой выкуп, либо женится на ней без права развестись. Но на сей раз дело изрядно затруднил рабский ошейник Бараки. Благонравные девицы редко снисходят до рабов, тем более чернокожих.

В конце концов двое скряг сошлись на девяноста сиклях серебра ежегодно плюс дополнительная плата, если Шамшуддин что-нибудь натворит или ему потребуется магическое лечение. Липит-Даган тут же передал старому магу три снизки по шестидесяти серебряных колец — за два первых года.