Александр Лидин - Пески смерти

— Осторожнее, осторожнее, дайте мне взглянуть, — с вожделением тянул руки к шкатулке Савелий Прохорович. Но Василий решительно отодвинул искусствоведа в сторону, загородив собой шкатулку. Почему он так сделал? Он и сам не мог ответить на этот вопрос, но что-то изнутри, какое-то внутреннее шестое чувство подсказало ему, что лучше будет, если никто не узнает, что там лежит.

Он попытался открыть шкатулку. Заперто. Хотел сломать замок, но в последний миг заметил странную замочную скважину для ключа с тремя бороздками.

Неужели это оно?

Дрожащими руками Василий вынул ключ, примерил. Ключ, без сомнения, подходил. Тот самый ключ, что в волшебном сне, еще там, в далекой теперь Антарктиде, вручил ему Григорий Арсеньевич Фредерикс. Но откуда барон знал? Как почти полгода назад он догадался, что судьба приведет Василия во дворец Юсуповых и что ему повезет с легкостью открыть тайники в бюстах?

Василий повернул ключ. Замок повиновался, и шкатулка распахнулась. Сверху лежали желтые листки бумаги, исписанные карандашом. Почерк Григория Арсеньевича. Что-что, а этот почерк Василий узнал бы из сотен тысяч.

Повинуясь тому же самому внутреннему голосу, что помог ему открыть тайники, Василий с ловкостью опытного карманника смахнул листки, незаметным для Савелия Прохоровича движением убрав их в рукав. А под бумажками лежали, сверкая, двенадцать огромным жемчужин. И что самое удивительное, были они не белые и не черные, эти жемчужины переливались всеми цветами радуги, такими насыщенными, что на них больно было смотреть…

Наконец Савелий Прохорович протиснулся к шкатулке, взглянув через широкое плечо Василия, и обомлел.

— Боже мой! — вновь зашептал он, в этот раз взывая к Всевышнему от радости и умиления. — Да ведь это потерянные сокровища Юсуповых — знаменитые икринки Ктулху! Вот так радость! Они нашлись после того, как столько лет их считали утраченными, — и тут он всплеснул руками. — Боже мой! Да не толкайтесь, вы, молодой человек, дайте мне посмотреть!

Василий отступил от стола. Икринки Ктулху его нисколько не интересовали, в отличие от записок барона. Однако то, что в этом деле замешано древнее божество, теперь сделалось совершенно очевидным.

— Как вы думаете, они приходили за этим? — поинтересовался Василий.

— Все может быть, молодой человек, все может быть, — Савелий Прохорович трепетал над шкатулкой, как курица над выводком цыплят.

«Итак, одной загадкой меньше», — подумал Василий. Отвернувшись от искусствоведа, он осторожно вынул из рукава пожелтевшие листки, исписанные карандашом, и быстро убрал их в карман куртки. Он посмотрит их потом, вдали от посторонних глаз. Зная барона Фредерикса, Василий был более чем уверен, что записки много важнее драгоценностей. Хотя, имея дело с Ктулху, ничего нельзя сказать наверняка. Например, кто знал, что амулет — маленький кусочек металла с изображением осьминога — окажется ключом к механизмам древнего города слуг Ктулху. Однако записки барона наверняка содержат разгадку, пока же икринками Ктулху пусть занимается Шлиман.

Кстати, Шлиман не заставил себя долго ждать. Василий отправил за ним одного из красноармейцев, дежуривших в соседней комнате, а у второго позаимствовал штык. Нет, если бы у Василия было время заглянуть к себе домой… Там у него в тайнике, до которого не добрался бы ни один следователь НКВД, если только ценой собственной жизни, хранилось оружие, которым можно было сразить любую нечисть. Но с Литейного его отвезли в больницу, а оттуда сюда — во дворец Юсупова, и не было никакой возможности побывать дома и вооружиться как положено. А посему он надеялся скорее на штык, чем на безотказный маузер…

Увидев шкатулку, Гессель Исаакович зацокал от восторга:

— Видишь, Василий, я же знал… Я же говорил… И как ты считаешь, куда нам лучше всего спрятать ее, пока все не закончится? Может, отвезти ее на Литейный?

Василий тяжко вздохнул. Иногда товарищ Шлиман казался ему всего лишь большим глупым ребенком, которому нужно растолковывать самые очевидные вещи.

— Я бы не стал этого делать, — спокойно объявил он. — Я не уверен, что за дворцом не ведется наблюдение. Вы можете просто-напросто не довезти эту шкатулку до Литейного.

— Ты считаешь, что они посмеют напасть на машину особиста среди бела дня?

— Ну, во-первых, сейчас уже вечер. Во-вторых, если они посмели напасть на дворец, полный сотрудников НКВД, то почему им не напасть на машину? Лично я особой разницы не вижу.

— Так что же, по-вашему, мне делать с этим? — Шлиман кивнул на шкатулку. — Убрать в сейф?

— Сейфы в наши времена — вещь ненадежная, — покачал головой Василий. — Не лучше ли будет вернуть шкатулку на место? Судя по вашим рассказам, у грабителей было достаточно времени, чтобы обыскать эту комнату… ах да, простите, зал… но шкатулки они не нашли. Почему вы считаете, что они найдут ее, если явятся сюда во второй раз? Положим ее назад, в тайник, — с этими словами Василий забрал шкатулку из рук Гесселя Исааковича и аккуратно поместил ее в одну из голов. — Теперь закроем тайники, — два щелчка, и крышки — верхняя часть чалмы мавров — встали на место. — Пусть все остается на своих местах. А мы тем временем попробуем подготовиться к встрече незваных гостей… Вы доставили то, что я заказывал? Хорошо… Теперь только осталось предупредить ваших людей, чтобы они четко выполняли все мои инструкции, как бы по-идиотски они ни звучали. Выполняли без всяких там сомнений… В общем, если я скажу есть дерьмо, его надо будет есть с удовольствием, весело и причмокивая.

Ждать пришлось долго, но Василия это нисколько не тревожило. Перетащив из соседнего зала кресло, он удобно устроился за журнальным столиком как раз между бюстами мавров. Савелий Прохорович заварил отличный зеленый чай.

Хотя, если честно, больше всего Василию хотелось разобраться с найденными записками. Но он понимал, что стоит ему достать желтые листы, как тут же возникнет вопрос: где он их раздобыл? А то еще сам Шлиман решит посмотреть, о чем это там понаписано. Нет, этого не должно произойти. Раз барон дал ключ Василию, значит выходило так, что только Василий должен прочитать эти заметки. А судя по тому, как они хранились, они явно не предназначались для чужих глаз, а посему… посему можно было и подождать, хотя Василий был уверен: если бы содержание записки было ему известно… Впрочем, пусть даже если бы он и знал, о чем там написано, в данной ситуации ему бы это не помогло.

Грабители явились сразу после полуночи.

Вначале где-то далеко-далеко завыла собака. И вой этот был не просто воем. В нем звучала мука — неподдельная тоска. И вместо того чтобы заглохнуть, притухнуть подавленным нависшей городской громадой, этот вой набирал силу, подхваченный эхом узких переулков и дворов-колодцев. И ему вторили другие собачьи голоса. Пусть и не столь выразительные, но тем не менее выдерживающие тональность боли и нестерпимой тоски.