Олег Говда - Воин. Возвращение

Я только головой мотнуть успел. Не отвечать же с полным ртом. Но Титычу хватило. Вздохнул облегченно.

— Значит, надоело по чужим углам мыкаться… — и сам себе ответил. — Верно, это не мое дело. Захочешь, как-нибудь расскажешь… — и торопливо сменил тему. — А как тебе Листица показалась? Правда, хороша бабенка? В самом соку… Так и брызнет, только руку протянуть.

— Спасибо за заботу, дя… Ярополк, — искренне поблагодарил я деревенского старосту. — Мечта, а не хозяйка… Любо дорого поглядеть.

— А чего на нее глядеть-то? — не понял тот, часто заморгав от удивления. — Это ж баба, а не Луна. И совсем не дорого. Общество тебе Листицу так отдает. Вдовий удел никому не в радость… Хуже псины бездомной. Тут от безысходности каждому, кто приласкает, руки-ноги лизать станешь. К тому же ты и сам, не какой-нибудь калика перехожий, а заслуженный легионер, парень молодой, весь из себя видный. Ей сейчас не одна девка позавидует… Так что не сомневайся, владей по праву. И об оплате не заботься. К тому же, если ты насчет моего вчерашнего предложения надумал, то общество еще и в долгу останется.

От такого напора я и сам чуток растерялся. Что-то у меня в голове не умещались вместе — Декларация о правах человека и такая неприкрытая, рабовладельческая мораль. Но, со своим уставом, как известно в чужой монастырь свинью не подкладывают! А вот по поводу трудоустройства, стоило кое-что уточнить. Хотя бы о первом задании…

— С той тварью, что у Одноглазой пещеры объявилась, мне самому разбираться, или в помощь кого определишь?

— Что ты, Влад, как можно? — взмахнул руками староста. — Я ж не сумасшедший, чтоб на смерть тебя посылать. Хоть и не десятник, а свои годочки исправно отслужил и понимание имею. Всех до единого, кто лук держать умеет, соберем. Рассадим по деревьям с запасом стрел и дротиков. Ты только вымани зверя из пещеры и приведи в засаду. Или — хотя бы удержи какое-то время на месте, чтоб лучники подбежать успели. В такой амуниции и с боевой выучкой, тебе это не в пример ловчее сделать, чем мне — неуклюжему калеке.

— Разумно, — кивнул я.

Староста и в самом деле 'понимание имел'. Коль уж приманивать неведомую и опасную зверюшку на живца, то лучше на такого, что не даст себя проглотить, сразу. А на случай, неизбежных в море случайностей — в хозяйстве… наименее полезного.

— Когда пойдем?

— А завтра и пойдем. Чего тянуть? Сегодня ты отдохни, сколь миль отмахал-то, пока домой добрался. Ноги, небось, до сих пор гудят? Нет, я знаю, что легионера, тем более — 'барса', длинным маршем не удивить, — поспешно выставил вперед руки Титыч, думая, что я хочу возразить. — Но в лесу, Влад, если что не так пойдет, тебе вся быстрота и ловкость понадобятся. А я очень хочу, чтобы ты живым остался.

Извини, я хуже подумал.

— От твари этой неведомой беда большая, но завелось в округе лихо и похуже. И уж там не только попотеть придется. Вся твоя выучка десятник понадобится. Завтрашнюю вылазку считай разминкой. Так что не торопись. Походи по деревне, с товарищами детских игрищ словечком перекинься. Малютка Сыч по-прежнему на пасеке проживает. Рад тебе будет, я думаю. Ведь многие уже и позабыть тебя успели… из тех, кто жив остался. Листице, колыбельную спой… — Титыч кивнул на входящую в хату вдовушку и ушел от неприятной темы. — Или пускай она сама тебе ее помурлычет…

Поймав неодобрительный взгляд молодицы, староста поперхнулся.

— Гм, и чего это я, старый дурень, вас поучать взялся? Чай, не маленькие, разберетесь. Думал, посидеть с тобой, десятник, за кувшином вина, но правила легиона помню: перед битвой — ни глотка. Вот сдерем со зверюги шкуру, тогда и разговеемся обстоятельно. Попоем наших, походных… Верно?

— И никак иначе, — согласился я. — Только, знаешь, дядь…, тьфу, Ярополк. Скажи-ка ты всем, чтоб не тревожили меня сегодня. Добро? Хочу в тишине побыть. А надо будет чего, Листица поможет.

— Тоже верно, — отнесся с пониманием к моей просьбе староста. — В войске человек никогда не остается один. Всегда кто-то рядом. Товарищи или командиры. А у десятника и хлопот в разы больше. Тем более — старшины 'барсов'. Отдыхай, Владислав Твердилыч, я прослежу, чтоб не беспокоили. Да и Листица, как овдовела, тоже наловчилась: любого мигом за порог выпроводит. Глянь, как насупилась! Того гляди, меня самого сейчас прогонит.

— А и в самом деле, — отозвалась моя хозяюшка, предельно медовым голоском. — Шли бы вы себе, дядька Ярополк. Дел у вас других нет, как человеку голову морочить? Неужто не видите: Владислав Твердилыч с устатку сам не свой. За весь разговор и десяти слов к ряду не сказал. А вы тараторите и тараторите без умолка. Глухую бабку Немигу и ту заговорили бы до изумления.

— О, а я что сказал! — восхитился староста, поднимаясь с лавки. — Видишь, Влад, такая женка никому хозяина в обиду не даст. Добро, добро… Чего сразу за ухват-то, в доме и полегче вещи найдутся. Тот же веник, к примеру. Ха-ха-ха… — добродушно поддел Листицу Титыч. — Я рад, что и мы, и вы столковались. Вот только обувку твою, Владислав Твердилыч, возьму с собой. Криворукий какой-то сапожник подковки прилаживал. Как только выдержали такой путь?

Проговорив все это, он подхватил мои сапоги и проковылял к выходу. Едва дождавшись, пока дверь за старостой закроется, Листица шагнула ближе.

— Обед млеет, Владислав Твердилыч. Подать кваску испить, или чего другого желает мой хозяин?

Она по-женски лукаво и зазывно улыбалась, но при этом изумрудные глаза молодой вдовушки глядели на меня снизу вверх с робкой надеждой и как бы недоверием: 'что вот это все — взаправду?' И я не смог устоять перед ее вызревшей красотой. Да, собственно, и не собирался. Кто отвергает мелкие радости — тот и большого не достоин…

* * *

Феерично! Тайфун! Цунами! Да, идите вы все прямиком на… Зигмунда Фрейда — раскрепощенные, сексуально-революционные, изучавшие 'кому с утра' и прочие непотребства, равноправные и целеустремленные, — в борьбе за правое дело феминизма, перенявшие от мужчин самые худшие привычки, умудрившись растерять при этом большую часть исконно женского начала. Вихрь, омут нежности и ласки поглотил, захлестнул, накрыл меня с головой, и уже нельзя было разобрать: где верх, а где другая часть мира, и оставалось только надеяться, что спасительного дна удастся достичь раньше, чем разорвется сердце или закончится воздух. А там, оттолкнувшись ногами от спасительной тверди, мощно и сильно выгребать вперед и вверх: к свету, к солнцу. Но чем глубже я погружался, тем отчетливее понимал, что страсть Листицы бесконечна. И только когда казалось, что прямо сейчас я умру, изумрудная бездна, застонав и жалобно всхлипнув, разомкнула объятия, позволив мне отчаянным усилием выскользнуть на поверхность…