Джо Аберкромби - Полмира

— Не похоже, что мне здесь слишком рады.

Примерно сорок гребцов грубого вида сидели на своих рундуках и смотрели на нее. И она не сомневалась, о чем они думали. «Что здесь делает девчонка?»

— Некоторые пакости все время повторяются, — пробормотала она.

Отец Ярви кивнул.

— Такова жизнь. Редко какую ошибку совершишь лишь однажды.

— Можно задать вопрос?

— Чувствую, что если я скажу «нет», ты все равно спросишь.

— Полагаю, я не настолько глубока, чтобы не увидеть дна.

— Тогда говори.

— Что я здесь делаю?

— Боже мой, святые мужчины и мудрые женщины задают этот вопрос уже тысячу лет, и даже не приблизились к ответу.

— Попробуй поговорить на эту тему с Бриньольфом-клириком, — проворчал Ральф, отталкиваясь от пристани тупым концом копья. — У тебя уши завянут от его болтовни о всех этих «почему» и «по какой причине».

— И в самом деле, — пробормотал Ярви, хмуро глядя на далекий горизонт, словно мог увидеть ответы, начертанные на облаках, — кто может постичь грандиозный замысел богов? С тем же успехом можешь спросить, куда ушли эльфы! — Старый и молодой мужчины ухмыльнулись друг другу. Видимо, это было для них не внове.

— Очень хорошо, — сказала Колючка. — Я имею в виду, зачем вы притащили меня на корабль?

— А. — Ярви повернулся к Ральфу. — Как думаешь, почему вместо того, чтобы пойти по легкому пути и раздавить ее камнями, я подверг опасности наши жизни, притащив на свой корабль пресловутую убийцу Колючку Бату?

Ральф оперся на свое копье и почесал бороду.

— Не имею ни малейшего понятия.

Ярви посмотрел на Колючку широко раскрытыми глазами.

— Если я не делюсь мыслями со своей левой рукой, зачем бы мне делиться ими с кем-то, вроде тебя? Я хотел сказать, ты воняешь.

Колючка потерла виски.

— Мне нужно присесть.

Ральф по-отечески положил руку ей на плечо.

— Понимаю. — Он толкнул ее на ближайший рундук так сильно, что она с криком свалилась на колени мужчине позади.

— Это твое весло.

Семья

— Ты поздно.

Рин была права. Когда Бренд, пригнувшись, прошел через низкую дверь, Отец Луна ярко улыбался, его дети-звезды мерцали на небесной ткани, и узкая лачуга освещалась лишь светом углей от очага.

— Прости, сестренка. — Он, сгорбившись, прошел и с долгим стоном упал на свою лавку. Стащил сапоги с ноющих ног и вытянул пальцы к теплу. — Но у Харпера надо было нарезать торфа, потом надо было помочь Старухе Топи притащить несколько бревен. Самой ей их не расколоть, и топор у нее был тупой, так что пришлось его наточить, а на обратном пути у телеги Лема сломалась ось, и некоторые из нас помогли…

— Твоя проблема в том, что ты делаешь чужие проблемы своими.

— Если помогать людям, то, может, и они помогут, когда понадобится.

— Может. — Рин кивнула на горшок, стоявший на углях. — Вон ужин. Видят боги, оставить было нелегко.

Он похлопал ее по колену и наклонился за горшком.

— Но, сестренка, пусть они благословят тебя за это. — Бренд был ужасно голоден, но не забыл поблагодарить Отца Мира за еду. Он помнил, каково это, когда ее нет.

— Вкусно, — сказал он, заставляя себя проглотить.

— Было вкуснее, когда я только приготовила.

— Все еще вкусно.

— Уже не так.

Он пожал плечами, выскребая горшок, желая чтобы там было что-то еще.

— Теперь, когда я прошел испытание, все будет по-другому. Из таких набегов, как этот, люди возвращаются богатыми.

— Люди заходят в кузницу перед каждым набегом и рассказывают, какими богатыми они станут. Иногда они не возвращаются.

Бренд ухмыльнулся ей.

— Ты от меня так просто не избавишься.

— Я и не хочу. Дурачок, другой семьи у меня нет. — Она вытащила что-то из-за спины и протянула ему. Сверток из запятнанной и потертой шкуры.

— Это мне? — спросил он, потянувшись к свертку через тепло над угасающим огнем.

— Составит тебе компанию в твоих великих приключениях. Будет напоминать о доме. О семье. Какая уж она есть.

— Ты — вся семья, что мне нужна. — В свертке был нож, блеснула отполированная сталь. Боевой кинжал с длинным прямым клинком, крестовиной из пары извивающихся змей и навершием в форме головы рычащего дракона.

Рин села, в нетерпении глядя, понравится ли ему ее подарок.

— Однажды я сделаю тебе меч. Пока что это лучшее, на что я способна.

— Ты сама его сделала?

— Гаден немного помогла с рукоятью. Но сталь вся моя.

— Рин, это прекрасная работа. — Чем пристальней он рассматривал, тем лучше кинжал выглядел. На змеях можно было различить каждую чешуйку, дракон скалился на него мелкими зубами, сталь была яркой, как серебро, и острие было смертельно острым. — Боги, это работа мастера.

Она беспечно откинулась назад, словно знала все это и так.

— Думаю, я нашла лучший способ плавки. Больше жара. В глиняном сосуде, в общем. Кость и уголь, чтобы связать железо в сталь; песок и стекло, чтобы вывести грязь и сделать сплав чище. Но все дело в жаре… Ты не слушаешь.

Бренд извинительно пожал плечами.

— Ну, я могу махать молотом, но не понимаю магию всего этого. Ты в десять раз лучший кузнец, чем я когда-либо был.

— Гаден говорит, что меня коснулась Та Кто Бьет по Наковальне.

— Она должно быть счастлива, как ветер, что я ушел из кузницы, и ты стала у нее подмастерьем.

— У меня есть дар.

— Дар скромности.

— Скромность для тех, кому нечем похвалиться.

Он взвесил кинжал в руке, проверяя прекрасный вес и баланс.

— Моя маленькая сестренка, госпожа кузницы. Мне никогда не дарили подарка лучше. — Не то что бы ему много их дарили. — Хотел бы я подарить тебе что-нибудь в ответ.

Она легла на лавку и набросила на ноги старое одеяло.

— Ты дал мне все, что у меня есть.

Он поморщился.

— Это не так уж и много.

— Я не жалуюсь. — Она протянула над огнем свою сильную, загрубевшую и покрытую мозолями от ковки руку, он взял ее и пожал, а она пожала ему в ответ.

Он прочистил горло, глядя на утрамбованную землю пола.

— Как ты будешь тут, пока я буду в набеге?

— Как пловец, сбросивший доспехи. — Она скорчила презрительное лицо, но он смотрел сквозь него. Ей было пятнадцать лет, и всей ее семьей был Бренд. Ей было страшно, и от этого боялся и он. Боялся сражений. Боялся уезжать из дома. Боялся оставить ее одну.

— Я вернусь, Рин. Прежде чем ты заметишь.

— И, конечно, весь в сокровищах.

Он подмигнул.

— О моих геройских поступках сложат песни, и со мной будет дюжина прекрасных рабов-островитян.