Ник Перумов - Тёрн

Голос Тёрна обернулся завораживающей, усыпляющей литанией. Повинуясь приказу, веки Гончей затрепетали, антрацитовые глаза закрылись.

— Спит, — удовлетворённо обронил дхусс-врачеватель, улыбнувшись и проведя пальцем по клановому знаку на щеке. Нэисс показалось, что на миг знак этот осветился изнутри.

Сидха наблюдала за Тёрном с возрастающей тревогой, смешанной с невольным почтением. Она всадила четыре Иглы в Гончую, обрекла ту на неминуемую и мучительную смерть не один раз, а четырежды — а этот непонятный, невесть откуда взявшийся дхусс (дикарь, каннибал, чудовище, согласно представлениям сидхов) играючи спас тварь Некрополиса, перебив боевое заклятье, которое Нэисс не без основания считала своей гордостью. Разве ее, Нэисс, сумели бы взять тогда, если б перед этим не опоили? А ведь точно, что опоили. Иначе как Гончая Некрополиса нашла бы её? И потом, в пути, постоянная слабость, непреходящий сон, сравнимый со смертью. А кто мог опоить — да только один человек, торговец, у которого она делала покупки прямо перед самым похищением… Проклятый Алаврус! Ну ничего, до него она доберётся, она ведь теперь свободна.

Собственно говоря, сидху здесь уже ничто не удерживало. До рассвета ещё далеко, но уйти она может прямо сейчас. Связываться с этим непонятным дхуссом — себе дороже, но и задержать её он вряд ли сумеет. И она, Нэисс, конечно же, уйдёт. Вот только докончит по возможности начатое дело.

Но, похоже, именно что «по возможности».

— Ладно, дхусс Тёрн, или как тебя там, — холодно сказала она наконец. — Ты сам делай что хочешь, мне всё равно. Но эту тварь я живой отпустить не могу. Понимаешь ты это или нет?

— Нет, не понимаю, — ровным голосом ответил Тёрн, безо всяких церемоний растягиваясь прямо на ковре из опавшей хвои. — Потому что причинить зло раненому — величайшее злодеяние. Дождись, когда она поправится. И вызови её на честный бой, если уж так жаждешь её смерти.

— Что?! Её? На честный бой?! — вскипела сидха. — Откуда ты взялся, дхусс-который-не-дхусс, с неба свалился?

— Этот вопрос к делу не относится, Нэисс. Я не желаю зла ни тебе, ни ей. Все войны и тому подобное — величайшие глупость и зло. Мыслящие не должны убивать мыслящих. Эта простая истина никогда не приходила тебе в голову? Кто-то ведь должен первым остановить этот кровавый маховик. «Мне отмщение, и аз воздам!» — издевательски передразнил он кого-то. — Эта девушка, Гончая, куда более несчастна, чем ты. Её наверняка купили на рабском рынке, видимо, показалась здоровее среди десятков других истощённых, запаршивевших, больных… Её пичкали отвратительными снадобьями — порядочный и честный алхимик такие никогда не станет составлять, даже под угрозой смерти и мук. Над ней творили жуткие обряды. Она в плену могущественных заклятий. С самого детства она не видела ничего… из того, что должна была видеть. Из неё сделали чудовище, но она человек, она жива, и значит — ничего ещё не потеряно.

— В каком бездной забытом монастыре тебе внушили этакую чушь?! — завопила сидха. — Ты что, не знаешь, как отступают на службу Некрополиса? Мастера ведь не только на рынке ребятишек покупают! «Придите к нам все, кто слаб, — мы дадим вам силу. Придите к нам все, кто обижен, — мы дадим возможность отомстить. Придите все, кому опостылел этот мир, — мы сожжём его, развеем пепел и вознесёмся на небо, к престолу великого Ома!» Эти твари сами сползаются в Некрополис! Чтобы там дали силу, дали власть пытать, мучить и убивать! Ничего другого им не нужно! Забыл уже, что три руны эта бестия получить-таки успела?! Скольких она убила ради этого?! Сколько погубила невинных?! А ты хочешь ей всё простить?! Никогда! Через мой труп, дхусс! Будем драться!

— Пустой разговор, — поморщился Тёрн. — Мы с тобой не судьи и уж тем более не палачи. И драться я с тобой не стану, не надейся. Всё, что я сделал, — это оказал помощь раненой. Тем более не забывай, что по закону Некрополиса она уже приговорена, самое меньшее — к зомбированию. Ты ускользнула, задание провалено. Никто из Мастеров и слушать не станет никаких её объяснений. Ты понимаешь, что она сейчас изгой в куда большей степени, нежели ты? Тебе есть куда возвращаться — а ей уже нет.

Сидха отвернулась. Кулаки крепко сжаты, когти спрятались.

— Мне тоже некуда возвращаться, — глухо проговорила она. — Все мои… вся моя Ветвь… Руками вот этой… твари…

Наступило молчание. Тёрн медленно поднялся на ноги и встал рядом с сидхой.

— Прости. Я не знал… Скорблю вместе с тобой, — тихо проговорил он. — Вознесём же Поминальное Слово, как положено каноном Уходящих.

— Я уже устала удивляться тебе, — вздохнула сидха, касаясь уголков глаз и смахивая так некстати пробившуюся слезу. — И составленный Далейной кодекс Лечащих ты знаешь, и Поминальное Слово… а рассуждаешь — будто и впрямь с неба. Врагов жалей, раненых не добивай… Словно и не знаешь, что тогда они тебя сами добьют.

— Оставим это, — прежним негромким голосом ответил дхусс. — Вознесём Поминальное Слово.

— А ты… ты веришь, что есть что-то там, за смертью? — вдруг как-то робко спросила Нэисс. — Мы ведь просто угасаем, как огоньки в ночи, ни следа, ни отблеска… И никакие маги так и не смогли найти того, что в древних свитках времён Семи Зверей называлось «душой»…

— Я верю, что мы не угасаем, — негромко, но твёрдо и непреклонно сказал Тёрн. — Это никак не доказать, тут можно только верить. Кто-то верит в добрых неведомых богов, неведомых, невидимых и не проявляющих себя, кто-то поклоняется всемогущему Ому, Единому, кто-то до сих пор чтит Зверей, кто-то считает, что у каждой местности и страны свои небесные владыки, кто-то… впрочем, неважно. Произнесём Поминальное Слово. Как звалась твоя Ветвь?

— Deleon Xian, — шепнула сидха, опускаясь на колени.

— Хорошо, — в тон ей шёпотом сказал дхусс и тихо стал читать Поминальное Слово.

Как и положено, на языке сидхов. На правильном церемониальном языке, Высоком Сиддхеане, Abro Siddhean, лучше, чем смогла бы сказать сама Нэисс. Идеальные интонации, безукоризненные переходы, где, где, где он мог всё это узнать?! Этот дхусс словно бы учил речь сидхов с пелёнок.

…В Слове говорилось, как цвела и благоухала Ветвь под Добрым светом, как отдыхала она в благовонной ночной тьме. Уходили во мглу предки, но потомки занимали их место, менялись иглы и листья на деревьях, но Ветвь была вечна, и пребудет вечна, пусть даже с неё упал последний живой лепесток, ибо Растущее бессмертно, а никакой беде не выкорчевать глубоких предвечных Корней.

Откроем сердце печали и откроем сердце радости, откроем глаза свету и откроем их тьме. Пока струятся ручьи и мчатся ветры, пока зима сменяется летом, а осень — весною, до тех пор не должно горе лишить нас сил, ибо мы поминаем павших, чтобы обрести силы жить.