Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Она пронеслась через кучку кустов, шипы кололи и впивались. Она катилась и катилась, вниз по перекошенной земле, в облаке пыли и листьев. Наткнулась на древесный корень, затем налетела на мшистый камень. Потом, замедляясь, заскользила на спине. И остановилась.

— Хаааааааааххх…

Камни, щепки и гравий сыпались вокруг. Медленно оседала пыль. Ей слышался ветер, скрипящий в ветвях, скрежещущий листьями. Или это её дыхание, скрипело и скрежетало в перебитом горле. Солнце мигало сквозь черные деревья, вонзаясь в один её глаз. В другом глазу была темнота. Мухи жужжали, сновали, мелькали в тёплом утреннем воздухе. Она упала в отходы с кухонь Орсо. Её, беспомощную, свалили среди гниющих овощей и кухонной жижи, вместе с вонючими потрохами и объедками от грандиозных пиршеств последнего месяца. Выбросили на помойку.

— Хаааааааааххх…

Был рваный, безрассудочный звук. Ей даже стало за него стыдно, но прекратить она не могла. Животный ужас. Безумное отчаянье. Стон мертвеца в преисподней. Она безнадёжно обвела глазом вокруг. Увидела остаток от своей правой руки — бесформенную лиловую перчатку с глубоким кровавым разрезом. Один палец слегка подёргивался. Его кончик задевал свисавшую с локтя оборванную кожу. Предплечье свёрнуто напополам, отломанный осколок серой кости проколол окровавленный шёлк. Он казался ненастоящим. Дешёвая театральная имитация.

— Хаааааааааххх…

Теперь её охватил страх, разбухая с каждым вздохом. Она не могла двинуть ни головой, ни языком во рту. Осознавала, что где-то на краю сознания её разъедает боль. Огромная, ужасная масса давила на неё, стремясь сокрушить каждую частичку, всё сильней и сильней, хуже и хуже.

— Хааахх… ааах…

Бенна мёртв. Дорожка влаги потекла из дрожащего глаза, и она ощутила, как слёзы медленно сползают по щеке. Отчего же не мертва она? Как она могла до сих пор не умереть? Пожалуйста, скорее. Пока боль не стала ещё хуже. Прошу, пусть это будет поскорее.

— Хаах… ах… ах…

Ну, пожалуйста, смерть.

I. Талинс

Чтобы заиметь стоящего врага, выбери друга: он знает, куда нанести удар.

Джаппо Муркатто никогда не рассказывал, зачем ему такой хороший меч, но зато отлично знал как им пользоваться. Раз его сын был младшим из детей, и все пять лет рос хилым, он передавал своё умение дочери с молоду. Монцкарро было именем отцовской матери в дни, когда их семья претендовала на знатность. Её собственную мать это заботило не в последнюю очередь, но перестало что-то значить с тех пор как она умерла рожая Бенну.

То были мирные годы для Стирии, что было редкостью на вес золота. Во время пахоты Монза семенила за отцом, пока кромка сохи проходила сквозь грязь, и вытаскивала все крупные камни из свежего чернозёма, отшвыривая их в лес. Во время жатвы она семенила за отцом, пока сверкал его серп, и собирала в копны срезаные колосья.

— Монза, — говаривал он, улыбаясь ей сверху — Что бы я без тебя делал?

Она помогала молотить и просеивать зёрна, колоть дрова и носить воду. Она готовила, подметала, мыла, таскала, доила козу. Её руки вечно были грубыми от какой-либо работы. Брат тоже помогал, чем мог, но он был маленьким и болезненным, и мог совсем немного. То были трудные годы, хотя и счастливые. Когда Монзе было четырнадцать, Джаппо Муркатто подхватил лихорадку. Они с Бенной смотрели, как он всё кашлял, потел, и усыхал. Однажды ночью отец поймал Монзу за руку и уставился в её светлые глаза.

— Завтра вскопай верхнее поле, или пшеница не взойдёт вовремя. Посади всё, что сможешь. — Он дотронулся до её щеки. — Не справедливо, что это выпало тебе, но твой брат такой маленький. Присматривай за ним. — И его не стало.

Бенна всё плакал и плакал, но глаза Монзы оставались сухими. Она думала о семенах, что нужно посеять, и как ей это сделать. Той ночью Бенна был слишком напуган, чтобы спать один, и они спали вместе на её узенькой кровати и обнимали друг друга. Теперь у них больше никого не осталось.

Следующим утром, затемно, Монза вытащила тело отца из дома в лес и скатила в реку. Не потому, что в ней не осталось любви к нему, а потому, что не было времени его хоронить. С рассветом она начала вскапывать верхнее поле.

Страна благоприятных возможностей

Пока судно неуклюже барахталось навстречу причалу, Трясучка первым делом заметил, что вокруг было вовсе не так тепло, как он ожидал. Он слыхал, что над Стирией всегда сияло солнце. Круглый год как в тёплой бане. Если бы Трясучке предлагали баню навроде этой, он бы лучше остался грязным, и к тому же отыскал бы пару резких слов для такого гостеприимства. Талинс весь съёжился под серым небом, сверху нависали тучи. Сильно тянуло с моря, время от времени щёки кропил холодный дождь, от которого вспомнился дом. И не самые лучшие проведённые там мгновения. Всё же он твёрдо решил глядеть на светлые стороны событий. Наверное, просто хероватый денёк. Такие везде бывают.

Тем не менее, отсюда, пока моряки торопились побыстрее пришвартовать корабль, город выглядел весьма убого. Кирпичные сооружения окаймляли унылый изгиб бухты — вжавшиеся друг в друга, с узкими окнами, проседающими крышами, краска облупилась, треснутая штукатурка бугрилась от соли, позеленела от мха и почернела от плесени. Подле склизких булыжников мостовой стены на всех углах были покрыты состряпанными на скорую руку большими кусками бумаги, содранными и накленными друг на друга, с колыхающимися рваными краями. На них изображались лица и отпечатанные слова. Может быть предостережения от чего-то, но из Трясучки был неважный читатель. Особенно на стирийском языке. Говорить на нём и так уже виделось нелёгкой задачей.

Берег и порт кишели людьми, и мало кто выглядел счастливым. Или здоровым. Или богатым. Здесь отовсюду доносился неприятный запах. А если быть более точным — настоящая вонь. Гнилая солёная рыба, старые туши, угольный дым и бьющие через край отхожие места ударили разом. Если это был дом для новой блистательной личности, которой он надеялся стать, то Трясучка должен был признаться, что весьма разочарован. На краткий миг он подумал о том, чтобы со следующим приливом заплатить большей частью оставшихся средств за поездку обратно — домой на Север. Но эту мысль он отверг. Он покончил с войной, покончил водить людей на смерть, покончил с убийствами и всем, что полагалось к ним в придачу. Твёрдо нацелился начать новую жизнь. Он будет совершать правильные поступки, и это то место, где он собирался их совершать.

— Ну ладно. — Он добродушно кивнул ближайшему моряку: — Я ухожу. — В ответ прилетела только отрыжка, но брат часто втолковывал ему, что мужчину делает мужчиной то, что он отдаёт, а не то, что получает взамен. Поэтому он осклабился, как будто принял радостное напутствие, и пошёл вниз, стуча по сходням. В свою новую жизнь в Стирии.