Грехи и молитвы - Ира Малинник
* * *
— Он любил меня, — сказал Томас, расправляя скатерть на алтаре. — И меня, и маму. А помнишь, что ты сказал мне тогда, перед экзорцизмом Катерины?
«Что ты не сможешь жить, если меня изгонят из твоего тела».
— Верно. Я помню, как я тогда испугался. Я думал, что схожу с ума, что еще секунда — и мое тело откажется мне повиноваться. Но почему ты решил вмешаться? Почему ты помогаешь мне?
Этот вопрос Томас хранил в себе с тех пор, как осознал, кем является его таинственный воображаемый друг. Узнав правду, Томас впал в истерику и даже заболел: мать винила во всем лихорадку, и ей даже в голову не могло прийти, что горячка у сына была вызвана нервным потрясением.
«Потому что могу». На Томаса накатила такая волна раздражения, что он еле устоял на ногах. «Когда ты думаешь выезжать в Ареццо?»
— На рассвете. Я пошлю кого-нибудь к отцу Симону в соседний город и попрошу его приглядеть за приходом, пока меня не будет. Надеюсь, мы не слишком задержимся.
«Хорошо, если ты вообще вернешься домой».
— Что ты имеешь в виду? — пальцы священника неприятно похолодели, несмотря на августовский жар и духоту.
«Кто-то вселился в тело ребенка и заставил его убить кровных родственников, а после принести собственное сердце в жертву. Разве это похоже на случаи, с которыми мы сталкивались раньше? Разве обычному демону нужно заходить так далеко? Думай, мальчик, думай».
— Ритуальное убийство, — Томасу показалось, что в церкви стало темнее.
«Не так уж плохо для сына Уильяма. А теперь ответь вот на какой вопрос: кто в иерархии демонов прибегнет к ритуальным убийствам, чтобы набрать силу?»
— Высшие чины, — слова легко слетали с губ, словно юноша читал учебник.
«Я сам никогда к ним не прибегал. Следовательно, велика вероятность, что это кто-то выше меня. Архигерцог. Сам Белиал. Я не могу сказать».
— Viri civitatis illius filii Belial id est absque iugo. Жители города того, дети Белиала, то есть, без ярма, — Томас вспомнил слова из Библии. — Неужели это правда может быть он?
«Я не знаю», Астарот становился все более раздраженным. «И не узнаю, пока лично с ним не встречусь. Хочу ли я этой встречи? Другой вопрос. Я могу управлять твоим телом и заставить тебя пойти на что угодно, только бы не идти в Ареццо. И не забывай, что мой контракт подразумевает поддерживать в тебе жизнь — сложновато будет это делать, если тобой заинтересуется Принц Ада. Но ты ведь найдешь способ поступить наперекор, правда?
Я слишком хорошо тебя знаю, Томас Эккер, потому что твоя плоть — моя. Твой разум — мой. Я предугадываю каждую твою мысль и желание. Я сосуществую с твоей душой и каждый год наблюдаю, как она крепнет и становится сильнее. И я также знаю все твои тайные желания — я знаю, о чем ты подумал на мгновение, когда смотрел на ту девочку, Эмму, как она лежала на кровати».
— Tace! Замолчи! — Томас крикнул так громко, что эхо его голоса испуганной птицей забилось о стены церкви. — Я не отрицаю своих мыслей и несу за них ответственность, потому что я — человек, и у меня есть инстинкты. Но умение их подавлять и делает меня человеком, а не животным. Я не отказываюсь от своих мыслей, но ты не можешь попрекать меня ими, потому что я одержал над ними власть. И я пойду в Ареццо, и ты отправишься со мной и будешь помогать мне выжить любой ценой. Ты слышишь меня?
«Какая пламенная речь», обруч, сжавшийся на висках Томаса, чуть ослаб. «Я буду сопровождать тебя в Ареццо согласно соглашению. Но запомни, мальчик: я не твой отец. Я не отдам свою жизнь за твою. И если над твоей головой зависнет топор, я буду первым, кто толкнет тебя под него».
— Как великодушно, — фыркнул Томас. — В таком случае, постараюсь не попадать под топор.
«Ты можешь не знать про него, пока он не опустится на твою шею, мальчик».
— Скажи, — Томас пропустил замечание мимо ушей. — А почему Ватикан ничего не делает?
«Они могут не знать, либо у них может не хватать людей. И сам подумай, к кому люди в первую очередь кинутся за помощью? К абстрактной фигуре Церкви, расположенной где-то далеко, или к местному священнику, за которого поручился твой брат-рыбак? Людям нужно чудо, а единственное чудо на всю округу — ты».
Томас вышел во двор. Он провозился в церкви уже несколько часов, и скоро должна была начаться вечерняя служба. Он проведет ее как обычно, а потом — домой, к матери и к ожидающему его Дарио. Анна наверняка перепугается и попробует отговорить его, а напротив, за столом, будет сидеть поникший мужчина с запавшими глазами и терпеливо ждать, пока Анна выплачет все слезы.
Поначалу его матери было трудно смириться с тем, что ее сын — экзорцист, изгоняющий демонов из одержимых. Она пыталась не пускать его, рыдала и цеплялась за его одежду, делала все, что было в ее силах, чтобы сын не подвергался риску и не погиб, как когда-то его отец. И каждый раз, Томас терпеливо и мягко объяснял ей, что это его дар, и что пока она плачет над ним, живым и здоровым, кто-то плачет над своим ребенком, который страдает и причиняет себе боль.
Постепенно, Анна привыкла к тому, что такова участь ее сына — избавлять других от страданий. Когда отец Бернард терпеливо объяснял ей про Божье благословение, она лишь молча кивала и пыталась обуздать собственные чувства, взять верх над материнским инстинктом, который отчаянно кричал: «Спаси своего сына!» Но Томас каждый раз возвращался домой, целый и невредимый, и это успокаивало ее и давало ей надежду.
Томас почти не удивился, когда, подходя к дому после вечерней службы, услышал крики. Он различил голос матери и тихий, но настойчивый голос их гостя. Вздохнув, юноша открыл дверь и прошел в дом.
Едва он переступил порог, Анна кинулась к нему, пунцовая от волнения.
— Это правда? — она схватила его руки и так крепко сжала их, что ему стало больно. —
