Будет кровь (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Как это понимать, Джоджо? — поднялся на ноги дон Мигель, и следом за ним встали все в общей зале гостиницы. Я не отстал от остальных. — Ты вламываешься ко мне со своими мордоворотами так, будто вернулись старые времена. И это после того как твой дядя заключил соглашение со мной — он сам пришёл к нам и предложил мир.

— А ты нарушил его, Мигель, — прошипел гадюкой исталиец по имени Джоджо.

— Ты бросаешься очень острыми словами, Джоджо. — Веспанец заговорил тише, и теперь к каждому его слову нужно было прислушиваться. — Надеюсь, у тебя есть не только слова?

— Тебе оказалось мало денег, что вы захапали с трупа того ариша, — ответил исталиец, правда, тон всё же сбавил, решив не накалять ситуацию, — и твой человек напал на контору братьев Казадеи. Двое наших людей убиты, а выручка утекла к тебе.

— Слова, Джоджо, острые слова, — покачал головой дон Мигель. — Они режут, как бритва, смотри, как бы тебе не пустили кровь.

Воздух в общей зале гостиницы, казалось, сгустился от напряжения — одно неверное движение, даже громкий звук, и начнётся стрельба. Это чувствовали лидеры обоих групп, и потому даже горячий сначала исталиец Джоджо старался обходиться без резких движений.

— А вот то, что есть у меня кроме слов, — ответил он, бросив на пол перед доном Мигелем камень, обмотанный запиской.

Сейчас, наверное, мало кто помнил, что я пришёл сюда с чемоданчиком. Все обратили внимание револьвер под мышкой и конфликт с взъерошенным Дойлом. А чемодан, откуда я взял лишь малую часть денег, сейчас обосновался под стойкой, недалеко от ног бармена. Чтобы закинуть его туда, мне пришлось постараться, однако работа частного детектива часто сродни профессии фокусника. Главное — знать, как отвлечь всех, чтобы твои действия остались незамеченными. Признаюсь сразу, мне приходилось не раз подбрасывать кое-какие улики или, наоборот, забирать. Всё в интересах клиента, само собой.

— Ты ведь будешь не против, если мои люди обыщут твоё заведение? — растянул губы в улыбке исталиец Джоджо.

Дон Мигель, которому один из полуорков подал записку, нарочито долго читал её, а после глянул на Джоджо.

— Ваших денег здесь нет, — сказал он, наконец, — ищи, сколько хочешь.

— Работаем, парни, — обернулся к полицейским Джоджо.

Чтобы отыскать за стойкой не слишком-то хорошо припрятанный мной чемодан у парней ушло меньше пяти минут. Один из них достал его, щёлкнул застёжками и тут же протянул подошедшему начальству. Джоджо растянул тонкие губы в высшей степени неприятной усмешке.

— Ну что, Мигель, ты скажешь на это?

Он выставил чемодан на барную стойку и открыл его, чтобы все желающие могли увидеть пачки купюр.

— Это наши деньги, и ты даже не потрудился как их следует припрятать. Времени не хватило, да? Не думал, что у тебя завелась крыса.

Я почувствовал, что лёд под моими ногами невероятно тонок. Сейчас кто-то вспомнит о том, что именно я принёс чемоданчик, и пиши пропало. Вот только Джоджо вёл себя настолько вызывающе, что про меня никто и не вспомнил. Дон Мигель подошёл к чемоданчику и захлопнул его.

— Забирай свои деньги, Джоджо, и проваливай, откуда вылез. Я пришлю человека к твоему дяде.

Исталиец хотел было выдать ещё какую-нибудь скабрёзность, однако вовремя остановился. Даже до него дошло насколько сейчас опасно и дальше дразнить Мигеля и его людей. Начнись перестрелка, и Джоджо с полицейскими не уйти — бойцов у Рохо больше, они готовы к драке. Исталиец сам накалил обстановку настолько, что всем уже наплевать на перемирие.

— Не затягивай с этим, — бросил-таки он напоследок и первым вышел из гостиницы.

— Так, — обернулся ко всем дон Мигель, — расходимся. Кто при деле — на места, удвоить охрану наших заведений. Остальные со мной. Карлито, бегом в усадьбу, передай новости Рамону: пускай отрывается от своей бабы и едет сюда.

Не прошло и десяти минут, как общая зала гостиницы «У северных ворот» почти опустела. Остались только я, бармен, лениво мывший и вытиравший кружки, которые побросали на столах люди дона Мигеля, да пожилой человек с седыми усами, одетый прилично, но по сугубо веспанской моде, что придавало ему особый колорит.

Старик взял свою кружку и подсел ко мне. Сделал знак бармену — тот принёс ещё пару холодного пива и тарелку солёных орешков.

— Чем обязан? — спросил я, когда бармен вернулся за стойку к грязным кружкам.

— Если думаешь, что никто не заметил твоих фокусов с чемоданом, то ты ошибаешься, приятель, — надтреснутым голосом произнёс в ответ старик.

Я молчал, отдавая должное новой кружке пива и хрустя солёными орешками.

— Зачем ты это сделал? — не выдержал первым старик. — Зачем раскачиваешь лодку?

— Сначала ответь, папаша, — сказал я, — почему ты не сдал меня Мигелю Рохо? Моей головой тот легко расплатился бы с этим Джоджо.

— Вряд ли, — покачал головой старик. — Я помню Мигелито с пелёнок: он рос с ненавистью к Строцци. Он поступил бы точно также, только тебе не поздоровилось бы, а я этого не хочу. Не понимаю, зачем ты всё это затеваешь.

— Ты знаешь о женщине, которую держит у себя в усадьбе Рамон Рохо? — спросил я, и дождавшись утвердительного кивка, продолжил. — Я должен спасти её и её сына, а для этого здесь надо заварить кашу покруче.

— Она выльется большой кровью, — покачал седой головой старик, — но пусть его — к тому давно шло. Этот нарыв следует вскрыть.

— А твой какой интерес в этом, папаша? — не сменил намерено развязного тона я.

— Я старый человек, сынок, — в том же тоне ответил старик, — и не боюсь смерти. Я помню, с чего всё начиналось, и мне противно смотреть, во что всё вылилось в итоге.

Он откинулся на стуле, уставившись в потолок. Пожилым людям вообще свойственно пускаться в воспоминания, особенно после пары пива. Я не прерывал старика, понимая, что из его монолога вполне могу почерпнуть что-нибудь интересное и полезное для себя.

— Мы ведь начинали вместе — я и старый Рохо. Возили через границу то да сё, конечно, без перестрелок не обходилось, но если подмазать кого надо, всегда глаза пограничников оказывались закрыты. Двадцать пять лошадок, рысью через мрак, — напел он себе под нос. — А потом в городе появились Строцци. — Фамилию исталийцев он не сказал, а выплюнул. — У них были деньги, связи, они быстро взяли Отравиль в свои руки, подмяли под себя всё. Легальные и нелегальные дела — всюду запустили свои жадные пальцы. Вот тогда-то мы со старым Рохо и дали им по рукам, да так, что запомнили надолго. Веспанцы по всему городу вставали плечом к плечу против грёбанных Строцци. Мордобой, перестрелки, поджоги — это была настоящая война. Мы могли выкинуть их из Отравиля, но старый Рохо дал слабину. Пошёл на поводу у Мигелито, а ещё опасался бешенного Рамона. Младшенький уже хорошо хлебнул крови, и на фронте, и потом, старик Рохо опасался, что Рамон возьмёт дело в свои руки. Потому и пошёл на мировую со Строцци. Видел бы он, чем всё обернулось. Город снова под Строцци, как и прежде полиция и власть в их руках, а Рохо стали просто бандитами. Рамону и Мигелито плюют в спину простые веспанцы, из которых их же люди выжимают деньги. Старик такого не позволял.

Вот в чём дело: вялая война идёт уже который год, но недовольство старика, скучающего по прежним временам, только растёт. Да, такой мотив мне вполне понятен. Вряд ли он поможет мне, но и мешать не станет, что уже доказал, умолчав о моих манипуляциях с чемоданом денег.

— Теперь Рамон всё больше времени проводит в усадьбе со своей новой курси,[2] а в городе всем руководит из своего закрытого клуба Мигелито. Организовал, понимаешь, мужской клуб, будто моя гостиница для него уже не слишком хороша.

Ещё одна обида, которую легко понять. Старика задвинули на второй план, отдав в управление гостиницу, но настоящие дела делаются теперь не у него, а в закрытом клубе. Видимо, именно туда и отправился дон Мигель с доверенными людьми.

— А где этот клуб? — спросил я.