Пола Вольски - Сумеречные врата

— Никогда не называй меня так! — самообладание гочаллы иссякло, она сорвалась на крик. — У тебя нет матери!

— Прости, Лучезарная. — Губы Джатонди задрожали Она помолчала, собираясь с силами, и закончила: — Возможно, Аон, хотя и обладает могуществом, недостоин имени бога.

— Ты кощунствуешь, берегись!

— Именно в намерении узнать природу тех, кого мы называем богами, и пришла я в святыню Ширардира. И я привела с собой мастера во Чаумелля, потому что он совершил отважное деяние и заслужил право на знание.

— Право! Ты — его послушное орудие, а он лжив насквозь!

— Не думаю. И в свете того, что он мне рассказал, я считаю нашим долгом узнать истину. Если и вправду мы поклоняемся фальшивому божеству, пора исправить заблуждение и положить конец власти Аона-отца. Помощь друзей нашего рода, меньших богов, даст нам необходимую силу. Гочалла обладает властью призвать их. Не прибегнет ли она к ней, чтобы освободить свой народ от жестокого культа? Разве она не хочет знать правду?

— Она уже знает. — Казалось, какой-то ком в горле мешает гочалле говорить. Ее голос стал хриплым, а грудь тяжело вздымалась. — Она знает, что несчастная, которую она когда-то любила как дочь, потеряна, навеки потеряна для достоинства и чести. Она знает, что очаровательное дитя, на которое она возлагала столько надежд, мертво, и на его месте я вижу зловонные мерзкие останки. Гочанны Джатонди больше нет. Осталась вороватая шлюха, продавшая тайну своей страны за случайное объятие западного шпиона-полукровки. И эта падшая женщина готова продать весь мир за любовь? Что-то она скажет через полгода?

— Гочалла, умоляю, поверь мне. Я не сказала ничего, кроме правды.

— Ты забыла, что значит — правда.

— Если бы ты только выслушала Ренилла…

— Ах, он уже «Ренилл»? Какая милая фамильярность.

— Только выслушай его…

— Молчи! Ни слова больше. Я слышала достаточно. Теперь слушай ты, и пусть слушает твой соблазнитель. — Не бойтесь скуки — я буду говорить кратко. Не нужно много слов, чтобы объяснить, что вашей розовой идиллии пришел конец. Будьте благодарны, что мы живем не в древние, суровые времена, когда я приказала бы предать этого человека мучительной смерти. Нo мы больше не хозяева в своей стране, и даже гочалла должна повиноваться закону чужеземцев. И потому, как ни сложно мне сдержать свой гнев, он уйдет невредимым. Я всего лишь изгоняю его из УудПрая. И пусть он возблагодарит богов за свое спасение. Что до тебя, Безымянная, я еще не решила твою судьбу. Пока я не приму решения, ты останешься в своих прежних покоях. Они станут твоей тюрьмой. Отправляйся туда. Паро проводит чужеземца к воротам. Попрощайся с ним, если хочешь, потому что больше ты его не увидишь.

— Ты не можешь выгнать мастера во Чаумелля из дворца, — сказала Джатонди.

Мать в изумлении взглянула на нее.

— Он пришел во дворец, преследуемый вивури с их смертоносными крылатыми ящерицами, — продолжала девушка. — Изгнать его безоружным значит предать смерти прямо перед воротами УудПрая.

— Это зрелище доставит мне огромное удовольствие, — заметила гочалла.

— Лучезарная, это равносильно убийству.

— Я сказала, что не причиню ему вреда. Если он станет добычей других охотников, это не моих рук дело.

— Не подобает гочалле прибегать к уловкам. Если ее решение привело человека к смерти, эта смерть на ее совести, и она это знает.

— Возможно ли, чтобы грязная подстилка поучала меня? Этот обломок добродетели смеет меня упрекать? Не проявила ли я умеренности, выдержки и мягкосердечия? Но всякому терпению приходит конец!

— Гочалла не нуждается в поучениях. Совесть подскажет ей, как поступить.

— Берегись, чтобы ее совесть не потребовала заставить тебя вместе с ней наблюдать из окна за изгнанием вонарца.

— Он не уйдет безоружным. Честь гочаллы не позволит ей запятнать чистоту УудПрая.

— О чем идет речь?

— Мастер во Чаумелль много дней был принят во дворце как гость.

— Не я принимала его. А ты… твои гости — твоя забота.

— Верно. Но кто бы ни пригласил его, он был гостем под этой крышей. Это событие вплетено в ткань истории УудПрая. Его не вычеркнуть оттуда. И если гость погибнет по воле обитателей дворца, УудПрай будет запятнан навеки.

Ксандунисса молчала.

— УудПрай разрушается, — добавила Джатонди, — но его душа оставалась чистой — по сей день.

— Змея, ты пользуешься моей любовью к дворцу, чтобы добиться своего!

— Я всего лишь привлекаю внимание гочаллы к истинной сути дела.

— Я бы возненавидела тебя, будь ты достойна моей ненависти, — превозмогая себя, гочалла согласилась, — Вонарец может взять с собой нож.

Ренилл и на то не смел надеяться, но Джатонди этого показалось мало.

— Не годится. Он не сумеет защититься от Сынов Аона и их ящериц одним ножом.

— Он должен считать величайшим счастьем и это.

— Этого мало. Ты могла бы на время отдать ему пистолет Паро. А еще лучше, пусть Паро отвезет его в город на фози.

— Ты смеешь предлагать… да есть ли предел твоей наглости? Как могла я думать, будто знаю тебя? Передо мной незнакомка!

— Чистота УудПрая…

— Не говори о ней больше, она ничего для тебя не значит! Слушай же меня. Чем отдать ему оружие Паро или заставлять Паро служить ему, я бы бросила его в озеро вечного огня, и тебя вместе с ним. Пусть берет или не берет нож, как пожелает, но ничего больше он не получит.

А ведь есть еще кое-что. Ренилл молча достал из кармана подарок Зилура.

При виде ажурного пузыря Ксандунисса поражение выдохнула:

— Украден!

— Нет, Лучезарная, талисман принадлежит ему по праву, но владелец не знает, как использовать его. Не может ли этот талисман защитить носителя? Я спрашиваю дочь богов, обладающую знанием, скрытым от других. — Видя, что мать молчит, Джатонди добавила: — Таким образом гочалле не придется отдавать ничего, что принадлежит УудПраю. Она пожалует чужеземца словами, и только.

— И только?

— Она сохранит чистоту дворца малой ценой. После долгого молчания гочалла протянула руку.

— Дай мне взглянуть, — приказала она.

Ренилл с трудом заставил себя расстаться с талисманом. Этой женщине ничего не стоит растоптать вещицу ногой. Правда, при таких обстоятельствах это мало что изменит. Ренилл повиновался.

Ксандунисса рассматривала талисман.

— Редкость, — заметила она.

Это он знал и без гочаллы.

Как же им пользоваться? Вслух он не произнес ни слова. Паро готов был разнести ему голову при первом слоге.

— Это отражатель, — продолжала Ксандунисса. На минуту удивление вытеснило гнев, и лицо гочаллы помолодело. — Я всего один раз видела подобное. При правильном использовании он отражает мысль и внимание, направленные против носителя, обращая на источник, или направляя туда, куда пожелает владелец.