Алексей Герасимов - Мерзкий старикашка

Едва успели. Слуги уже затворяли двери совета, когда их остановила могучая длань Железной Руки.

— Что вы себе позволяете, Латмур, князь Девяти Столбов? — раздался изнутри чей-то возмущенный голос.

— Прошу извинить меня, владетельные, — капитан посторонился, Касец занял место у противоположного косяка, и в зал прошествовала Валисса.

Безумно очаровательная в складчатом зеленом платье с декольте, незначительным числом неброских но изящных украшений, миниатюрным кинжальчиком на поясе, с княжеской диадемой на гордо посаженой голове…

И такую женщину мой племянник считал лишь приложением к княжеству и фабрикой по производству наследников?!! Он заслужил свою участь тысячу раз!

— Валисса, княгиня Шехамы прибыла на совет! — возгласил заранее проинструктированный Латмуром церемониймейстер.

На какое-то мгновение в зале совета повисла тишина, быстро сменившаяся нарастающим ропотом на тему «И чего здесь понадобилось этой… вдове?»

Шум нарастал и нарастал, но в крики и топотание ногами не перешел — кажется князья оказались воспитаны лучше, нежели я себе это представлял, а возможно их несколько охолонила горделивая поза и насмешливая, но презрительная усмешка царевны, то высокомерное спокойствие, с которым она встречала зарождающуюся бурю негодования владетельных.

Я прям даже залюбовался.

Наконец, когда возмущение князей достигло своего апофигея, Латмур Железная Рука подал знак церемониймейстеру, тот снова громыхнул своим жезлом с колокольчиками, и возгласил:

— Лисапет, царевич из рода Крылатых Ежей, прибыл на совет дабы заявить о своих правах!

И вот тут повисла гробовая тишина.

Я вошел в зал — не быстро и не медленно, — стараясь демонстрировать полное спокойствие, не сутулясь, но и бравого орла из себя не изображая, негромко постукивая посохом по каменным плитам пола. Встал рядом с Валиссой. Огляделся. Давненько я здесь не был.

Собственно, в молодости Лисапета сюда заносило всего пару раз, причем на заседание — лишь однажды, когда царь Лендед, следуя вековой традиции, представлял князьям своего достигшего совершенных лет сына. И еще раз, за три месяца до этого, увлек в обычно пустующее помещение дворцовую служанку со вполне понятной целью.

Зал практически не изменился, насколько могу помнить. Трапециевидный, широкой стороной у входа, он постепенно сужался до двенадцати-тринадцати локтей на противоположной стороне, где, на некотором возвышении, стоял пустующий нынче трон, на сиденье которого сейчас лежит царская корона. Справа от трона высокое кресло — место для царевича. Когда я уезжал в обитель Святого Солнца их там было два.

Слева, чуть подальше и развернутое к трону полубоком еще одно кресло, такое же — место примаса. Вон он там, расселся в раззолоченном одеянии первосвященника.

Вдоль стен — кресла князей, по восемнадцать штук с каждой из сторон и изящными полукруглыми кафедрами-рострами резного дерева перед ними, дабы каждый выступающий в совете был виден всем присутствующим.

Одно кресло, между князьями Хатикани и Софенине пустует. Неудивительно — линия князей Аршакии прервалась еще при моем деде.

Яркий свет из высоко расположенных окон в правой стене лился в зал. В это время тут всегда светло — не даром заседания всегда начинают в полдень. А на случай если князья засидятся, или просто непогоды, между креслами стоят трехногие бронзовые канделябры.

Моего появления ждали. Сразу видно, что ждали — смотрят все испытующе, внимательно — что это за царевич-то у нас тут такой выискался? — и настороженно, но без удивления. Еще бы, за сутки, что я провел в Аарте все о моем прибытии успели узнать. И косточки мне перемыть тоже.

— Меня зовут Лисапет, я сын Лендеда и брат Кагена, царей Ашшории, и пришел заявить о своем праве на корону и трон, — говорить очень громко не требовалось, в зале прекрасная акустика.

— Шовет рашшмотрит твое шаявление, шаревищь, — ответил главный министр, с трудом поднявшись.

— Рассмотрит? — я позволил себе откровенно язвительную усмешку. — Как же вы будете судить о моих правах, если свои же не чтите? Отчего моя невестка стоит здесь, у порога? Разве не венчалась она княгиней Шехамы? Разве не это княжество было ее приданным, которое после смерти мужа должно возвратить вдове? И разве теперь не обязана она участвовать в совете наравне со всеми прочими князьями?

— Этого еще не хватало… — раздался чей-то голос.

— А ведь прав царевич! — запальчиво воскликнул в ответ молодой, лет тринадцати, здоровущий парень вскакивая с места.

Благородное собрание сдержанно зашумело.

— Шядь, княщь Лекшик, — махнул рукой Тонай Старый. — И вы помолщите вше! Вопрош щерьешный, такие долшно примашу толковать — на то его в шовет и шовут вшегда.

Собрание успокоилось — и из уважения к летам главного министра, да и просто было интересно, как Йожадату выкручиваться станет. Его влияние на Кагена в последний год правления заметно выросло, тот даже поручил первосвященнику озаботиться воспитанием своих внуков, и любви между ним и Валиссой это никак не способствовало.

— Ты прав, кому как не ему судить об этом, — невозмутимо ответил я. — Уверен, что он подтвердит мои слова и защитит права несчастной вдовы к вящей славе Святого Солнца.

Начавший уже подниматься Йожадату чуть не запутался в своей фиолетовой мантии от такого неприкрытого указания на то, что я рассчитываю на решение в пользу Валиссы, а не для виду кочевряжусь. У нас не дикая Османская империя, даже перед тем как удавить нежелательную родственницу царь должен соблюсти определенный политес, и с именами святых да богов в этих делах шутить не принято. Даже просто их упоминать.

Примас выпрямился. Крепкий мужик, нестарый еще, не худышка, но и не толстячок, русая коса до пояса, седины почти и нету.

— Кхм, — примас смерил меня долгим взглядом. — Законы нам от богов дадены, святыми отшлифованы, и не почитающий законы не почитает и богов.

Голос гулкий, располагающий, таким проповеди с амвона хорошо читать.

— Идущий против закона идет против святых и несть ему прощения.

Ну что же, начало многообещающее. Каков же будет конец?

— Истинно сказано, что как лошадь нуждается в руке всадника, ее направляющей, подобно и женщина, существо слабое, нуждается в опеке мужчин своего рода, как в персте указующем и защитнике. Солнце же завещал заботу о сиротах да вдовах, коим не на кого опереться, и с братьями своими установил, что приданное, кое принесет жена в дом мужа своего надлежит ей возвратить, коли переживет та защитника своего и кормильца, дабы было ей чем укрыться от холода и питаться в нужде. — эк его на проповедь-то расколбасило. Профессиональная деформация, не иначе. — Сироты же наследуют за отцом, кроме десятины вдовьей доли, кою положено ей дать за ласку и заботу, что проявляла она к почившему супругу.