Кристофер Сташеф - Шаман

— Слишком долго ты прохлаждался, лучник! Нам пора трогаться!

— Что, опять в дорогу? — недоверчиво уточнил Лукойо. — Иди один, бири! Мне и тут хорошо!

— А будет ли тебе хорошо, когда ваньяры примчатся сюда, и понесутся по улицам на своих повозках, и станут уничтожать все кругом и всякого, кто попадется им на глаза?

При этих словах Лукойо, подпоясывавший рубаху, застыл.

— Так… Значит, ты тоже все понял, да?

— Если и ты это понял, то почему торчал тут столько времени? — Огерн оглянулся на возмущенные крики и увидел полуобнаженных женщин, которые размахивали руками и выкрикивали ему оскорбления. Но вот одна поманила его пальцем, остальные расхохотались и последовали ее примеру. — Вижу почему, — буркнул Огерн. — Что ж, придется мне стать твоей волей.

— Скорее уж неволей, — проворчал полуэльф и затянул потуже пояс. — Ну а если ваньяры не вернутся?

— Ты еще спроси, а вдруг не вернется в этом году зима, — рявкнул Огерн. — Хотя ваньярам и ни к чему возвращаться. Те, кого они оставили здесь, все сделают за них! Этот город может уйти под власть десницы Улагана, лучник, как с помощью ваньяров, так и без нее, хотя нет оружия острее, чем дурные советы и лжеучения!

— Да, острее оружия нет, это точно, — кивнул Лукойо и бросил взгляд через плечо на хохочущих женщин. На миг лицо его расплылось в дурашливой усмешке, он поднял руку и помахал ею.

— И еще, — на ходу сказал Огерн, — не надо забывать о том, какая судьба может ожидать человека, который лично нанес оскорбление Улагану в городе, занятом приспешниками Улагана.

Рука Лукойо на мгновение застыла, затем ожила, и Лукойо снова замахал ею женщинам.

— Они, конечно, милашки, — заявил он, решительно отвернувшись. — Но все же ни одна женщина не будет довольна такой жизнью. Я так думаю, потому что видел, какую жизнь им приходится вести, когда их красота увядает. Хотя… я начал понимать, как мог бы разбогатеть, если бы, если бы… — Он не договорил и сам себе влепил пощечину. — Верно, ты имеешь право так поступить, охотник, — твердо проговорил полуэльф. — Этот город не спасти тем, что мы тут останемся. — Он задержал на Огерне тоскливый взгляд. — Пожалуй, нам его вообще не спасти.

— Пожалуй, нет, — угрюмо кивнул Огерн. — Но не потому, что мы не пытались этого сделать! Нам надо уходить, Лукойо, — нам надо найти источник зла, которое просачивается в этот город даже через камни мостовых!

— Да, — мрачно процедил Лукойо. — Нам надо уходить.

Король очень огорчился, узнав о решении лучника и кузнеца покинуть Кашало. Он спросил, что бы такое он мог сделать ради того, чтобы уговорить их остаться. Но когда Огерн сказал королю, что остаться они могли бы в одном-единственном случае: если бы в городе не осталось ни одного последователя культа Улагана, король погрузился в тоску. Закон предков не позволял ему добиться подобного положения вещей без доказательства вины тех, о ком в данном случае шла речь! Поэтому он решил на прощание произвести Лукойо и Огерна в герои, и даже в короли, но Огерн отказался, понимая, что это станет равноценно тому, как если бы их взяли да и покрасили с головы до ног в зеленый цвет и выставили перед теми, кто поклоняется багряному богу. Он оправдался тем, что привык жить простой жизнью, не допускающей подобного тщеславия. С королем он попрощался сердечно, по-доброму от души пожелав удачи, хотя сильно сомневался, что его пожелания сбудутся. А потом они с Лукойо тайком покинули город в каноэ Рири — рыбак с радостью сделал своим спасителям такой подарок. На закате, с последними лучами солнца лучник и кузнец уже были за пределами города.

Как только стало темнеть, они подвели каноэ к песчаному берегу. Но едва они успели выскочить из лодки и приготовились вытянуть ее из воды, как на борта каноэ легли две узловатые руки, и в тот же миг около носа появилась приземистая фигурка.

— Радостно видеть вас вновь! — проскрежетал голос дверга. — Вот боялся, что эта крысиная нора вас совсем затянет!

Лукойо преодолел изумление.

— Почти что затянула, — шутливо воскликнул он, выпрыгивая из лодки. — И я рад видеть тебя снова, мой друг. — Полуэльф потянулся, огляделся по сторонам. — Знаешь, я вдруг почувствовал, о кузнец, что как бы очистился от грязи, а ведь даже не замечал, что она на меня налипла.

— И я чувствую то же самое, — подхватил Огерн, запрокинул голову и всей грудью вдохнул прохладный вечерний воздух. Затем он резко выдохнул и объявил: — Разведу костер.

— Нет, это сделаю я, — быстро возразил Лукойо. — У меня накопились в душе дровишки, которые надо срочно сжечь.

— А вот и не разведете, — ехидно прогрохотал дверг. — Ни ты, ни ты. Потому что костерок я уже развел, так то! Пошли! Пока что у меня только один заяц поджаривается, но я быстренько еще двоих изготовлю.

Вот так и прошли этот вечер и часть ночи, именно так, как и подобает проходить вечерам у охотников и кочевников: под открытым небом, у костра, в разговорах о простых вещах, но при этом в компании с загадочным, непонятным существом. К тому времени, как Огерн и Лукойо собрались спать, они наконец вызнали имя дверга — Гракхинокс. Он был простым кузнецом, то есть рядовым двергом, ничем не выдающимся — в его роду-племени все были кузнецами. И еще он был, по понятиям двергов, молод — подросток, можно сказать — всего-то сто пятьдесят лет стукнуло.

Когда на заре они отгребали от берега и каноэ пробиралось сквозь густой туман, Лукойо задумчиво проговорил:

— Похоже, Улаган горожан обрабатывает с таким же тщанием, как и варваров.

— Ну, или варваров с таким же тщанием, как горожан, — отозвался Огерн. — Не забывай, что его столица и главный оплот — это Куру.

— То-то и оно, — осклабился Лукойо. — А мне вот интересно, что будет, если Улаганов город Куру захватят Улагановы варвары ваньяры?

— Что бы ни было, — вздохнул Огерн, — можешь не сомневаться: Багряный будет доволен каждым мгновением сражения.

— Верно, верно, — кивнул Лукойо. — Ведь кто бы ни победил в этом сражении и кто бы ни проиграл, в выигрыше прежде всего окажется сам Улаган.

Глава 21

— Неужели конца не будет этим вспаханным полям? — проворчал Лукойо, глядя на необъятные просторы, покрытые зеленеющими всходами. Трое спутников только их и видели с тех пор, как отплыли из Кашало. Они бы, наверное, долго гадали, кто обработал и засеял эти поля, если бы пару раз не проплыли мимо деревенек, состоявших из глинобитных домишек под черепичными крышами, если бы не видели на полях фигурок крестьян, орудовавших мотыгами. День клонился к вечеру, и крестьяне потянулись домой, забросив мотыги на плечи. Оказываясь поблизости от берега, крестьяне замечали путешественников, улыбались, махали руками. Лукойо махал рукой в ответ, хотя и несколько нерешительно — он сам не мог понять, стоит ли этот делать.