Кристофер Сташеф - Шаман

— Они сговариваются против тебя, — предупредил короля Огерн.

— Несомненно, мои лазутчики расскажут мне об этом, — невозмутимо отозвался король.

Огерн был крайне обеспокоен беспечностью короля, но еще сильнее его взволновал один случай: однажды утром одного из королевских лазутчиков нашли в водостоке с перерезанным горлом. Короля в этой связи обеспокоило другое: то, что убийца остался неизвестным в то время, как личность убитого не вызывала сомнений. Король набрал новых стражников и удвоил число дозорных около причалов. При этом он не обратил внимания, что почти все добровольцы были из тех молодых парней, которые не так давно развесив уши слушали ваньярских рабов.

Немного погодя Огерн улучил минуту и заглянул в зал, где король восседал в окружении своих наложниц. Ваньярский начальник стражи разжигал очаг, потому что вечера уже становились прохладными.

— Но зачем же, о король, строителям нужно заполнять чем-то те дыры, где из стены забрали мрамор и черное дерево? — ворковал ваньяр. — Обходились же твои подданные без такого укрепления целые столетия! А ваша молодежь уже так хорошо освоила военное искусство, они теперь сами лучшая крепостная стена!

— Не верь этому! — вскрикнул Огерн. — Да, это верно, горожане многого добились во владении мечами, но им пока не выстоять против тех, кто обучается военным искусствам с колыбели!

Ваньярский стражник бросил на Огерна злобный взгляд. Кузнец ответил ему взором, от которого человек мог бы застыть, как льдышка, и развалиться на куски. Женщины на мгновение отшатнулись, напуганные повисшей в воздухе безмолвной угрозой.

Король быстро развеял ее:

— Я не могу запретить человеку разговаривать, Огерн, даже если речь идет о рабе.

— Похвально, — кивнул Огерн. — И я готов не тревожиться ни о чем, если буду уверен, что ты, король, не забываешь, что стоит слушать, а что — нет.

— Не забываю, — заверил Огерна король. — Кроме того, я еще умею слушать внимательно, и даже в лепетании младенца я могу найти зерно мудрости. А ты — ты приковал себя к стене, Огерн?

— Пока ваньяры мчатся по равнинам в своих повозках, а жители Кашало рассказывают им, где дороги поудобнее? Нет, о король, я не прикован к стене, но Кашало должен быть прикован к собственной свободе, а городская стена — это обручальное кольцо, которым город с этой свободой обручен!

— А меня ты обвиняешь в предательстве? — Ваньяр вскочил и вытянулся в струнку.

— Нет, — покачал головой Огерн. — Я обвиняю тебя в верности — верности своему племени! — С этими словами кузнец посмотрел на короля. — Он ничего не приобретает, когда дает тебе добрые советы, но он получит свободу и вернет себе свое положение за счет того, что дает тебе советы ложные!

Ваньярский стражник шагнул к Огерну. Глаза его горели, губы разъехались в злобной ухмылке. Огерн с каменным лицом пошел на ваньяра и обнажил меч.

— Нет! — воскликнул король, но Огерн только резким движением развернул меч и передал его ваньяру.

Тот с радостным криком поймал меч, а Огерн выхватил длинный нож…

— Я же сказал: «Нет!», — закричал король, и голос его был подобен грому.

Спорщики растерялись.

— Отдай мне меч! — приказал король, приблизившись к ваньяру.

Ваньяр искоса глянул на короля, неохотно повернул меч рукоятью к себе и отдал его Огерну. Кузнец схватил меч, убрал в ножны и его, и нож и отвернулся, с трудом владея собой.

Стена стала ниже. Древесина, из которой ее выстроили, стала возвращаться на склады. Огерн с тоской смотрел на происходящее, а купцы, к которым возвращалось их добро, выглядели довольными и успокоенными.

— Разве не смешно, — проворчал Лукойо, — что рабы, растерзывающие стену, ваньяры?

— Ничего смешного тут не вижу, — буркнул Огерн. — Вижу угрозу.

Смешное он услышал чуть позже. Один из ваньярских рабов говорил кому-то из юношей-горожан:

— О вы, кашальцы, быть благородные и щедрые! Вот только вы такие щедрые быть, что даже давать мы, ваши пленные, возможности взбунтоваться и нападать на вы.

— Ну, мы конечные эти делать не будем, — подхватил другой ваньярский раб, а первый согласно кивнул. — Нет, мы, ваньяры, так с рабы не поступать, мы их обезножить, чтобы они не моги на мы нападать, и еще мы у они отбирать дети! Мы не давать им иметь дети!

— И когда мы с рабы такое делать, чтобы они не иметь дети, эти рабы бывать послушные и не бунтовать.

Молодые люди слушали выпучив глаза, кивали, впитывали словно губка каждое слово пленных.

— Хотите сказать, что и с вами мы должны были так же поступить?

— Ой, нет! — быстро закачал головой ваньяр, а его напарник осклабился.

— Мы такие родные, какие мы милосердные быть! Только мы думать, вы хотя бы нас бить или толкать, и чтобы мы помнить, кто хозяин, а кто раба.

— Ну а как бы вы обошлись с пленными женщинами? — поинтересовался другой молодой кашалец.

— Какие обошлись? — оскалился пленный. — А для чего бывать женщины? Ты не знать, сосунки?

А его товарищ мерзко захихикал и ответил:

— Они для любые мужчины, кто только имеет деньги.

— Значит, вы из них делаете рабынь для постели? — Молодой, кашалец вроде бы напугался, однако не удержался от болезненного любопытства.

— Да, мы их продавать для свои мужчины, когда цены подходящие быть, — ответил раб. — Потому когда у каждый ваньяр уже иметь два женщины, никого больше покупать нету, разве только какие красотки необыкновенные.

— Которые между рабыни быть мало, — рассудительно проговорил второй ваньяр. — Потому красотки мы жалеть, мы их продавать по-другому, давать за деньги на часы для мужчин. Это очень нравиться чужеземцы, и многие из наш народ.

— Человек, какой иметь красивый рабыни, уметь очень богатый быть, — отметил второй раб, и Огерн, возмущенный, отвернулся.

Он понимал, что за такие речи ваньяра следовало бы поколотить, и не важно, что рабы только отвечали на заданные вопросы. Он понимал и другое: что юнцов следовало бы отругать за то, что они такие вопросы рабам задавали, но, кроме того, он понимал и третье: что ото всего этого не было бы никакого толка даже тогда, когда это наказание исходило бы от самого короля.

Вместо этого Огерн отправился на улицу Красных Фонарей и оторвал Лукойо от любовных утех, которыми его теперь обеспечивали задаром. Полуэльф упирался и возмущался, но Огерн вытащил его на улицу. Одной рукой он волочил Лукойо, в другой сжимал его лук и колчан со стрелами. Огерн даже не дал Лукойо штаны до конца натянуть.

— Слишком долго ты прохлаждался, лучник! Нам пора трогаться!