Инна Лёвина - Изгнанница

И тут я рассказала отцу, сама не думая за минуту, что заговорю про это, про то, как иногда чувствую что-то, чего не могу передать словами - смотрю на луну, и хочется и плакать, и полететь, и сделать что-то необыкновенное... или вижу снег - как он кружится, блестит в желтом круге фонарного света, падает в темноту, и чудится какая-то старая сказка, не обо мне, о другой девочке, которая живет в маленьком городке около северного моря... Или другое - как будто все снежинки - вестники далекого, ледяного царства, где замерзшие ветки деревьев похожи на белые кораллы, скрип снега под ногами звучит странно и незнакомо, а за голыми деревьями в белых шубах может быть все, что угодно: и волшебные звери, и заколдованные дворцы, и дорога к одиноко светящему в лесу огоньку, а еще чудится тихий стеклянный звук... Словами все это передать очень трудно, но, может быть, это можно сделать музыкой или рисунком. А раз я не умею рисовать или сочинять музыку, то, наверно, можно попробовать передать это танцем - но и тут все сложно, ведь приходится рассказывать не свои, а чужие сны, потому что балет придумывают постановщик и композитор.

-И у меня то же самое, только с другими вещами. Иногда видишь так много, как будто каждая вещь имеет множество тайн.

-Как будто у вещей есть тени! - громко сказала я, потому что ужасно обрадовалась, что он меня понял.

-У каждой вещи - свои истории, я это так называю, но можно сказать и "тени", - согласился отец. Он тоже был доволен, что мы так хорошо понимаем друг друга.

Потом он заговорил о том, как увезет меня из Тиеренны в Фарлайн.

-Я хотел забрать тебя прямо на следующий день, если бы ты согласилась, конечно. Но ваша начальница всполошилась и принялась спорить.

-А Комиссия? - я была убеждена, что важнее Комиссии по беженцам здесь никого нет.

-Комиссия тоже была против. Потребовали огромные деньги - за обучение и за то, что придется забирать тебя из спектакля и заменить другой танцовщицей.

-Ну да, денег у нас нет...

-Да почему нет? Деньги есть, и я сразу согласился, и Комиссия тут же перестала настаивать. Но ваша начальница принялась уговаривать и упрашивать, потому что в спектакле тебя заменить некем. А мне как раз надо съездить в Аркайну по некоторым торговым делам. Так что, конечно, если ты соглашаешься, мы сделаем так - я еще поживу тут, с неделю примерно, до твоей премьеры, потом отправлюсь в Аркайну, недели на три-четыре, отменить никак не могу. Тебя с собой взять, к сожалению, не могу: я поеду через пограничные территории, а там может вот-вот начаться война - да и вообще ребенку там не место.

-Как это начаться война? Она разве не в Анларде идет?

-Ну, дорогая моя, ты совсем не следишь за тем, что происходит. Война в Анларде фактически закончилась осенью, два месяца назад подписали мирный договор. Однако аркайнцы считают, что Анлард может сам напасть; кое-что изменилось, у Аркайны погибла половина флота, когда они решили напасть на пиратские поселения возле Зеленолесья... Поэтому на пограничных землях - строгие проверки, даже не уверен, что смогу проехать легально, может быть, придется пробираться лесами, тайком. А ехать туда надо обязательно.

Я вспомнила отца Стеллы и спросила:

-А ты тоже возишь в союзные армии крупу, муку и все такое?

Отец в этот момент отпил из чашки. Он удивился настолько, что подавился и закашлял.

-У Фарлайна нет союзников, это во-первых. Во-вторых, почему - крупу, муку и так далее? И почему "тоже"? Вот уж неожиданное заявление... Нет, никакой крупы, тем более, в армию. Я тебе уже говорил в тот раз, что мы торгуем разными необычными вещицами - редкими, древними... Года два назад наткнулся я на одну книгу, с дивными старинными гравюрами. И тут же появился заказчик, пожелавший ее купить. Но владелец книги продать ее не захотел. Я стал искать, переписывался со многими коллекционерами - и вот, недавно, нашел эту книгу у одного аркайнского библиофила. Теперь еду к нему.

Наступил день премьеры, и меня причесали в гримерной и помогли надеть балетный костюм из серебрящейся материи. Дорхолм после утреннего чая подошел ко мне и пожелал удачного выступления. Дайлита и Орсия уговаривали не волноваться и уверяли, что зал будет переполнен. Рунния передала несколько последних закулисных сплетен. Ирмина постаралась в дверях протиснуться мимо меня и толкнуть посильнее. Госпожа Ширх ободряюще улыбнулась, когда мы вставали в пары, чтобы идти на первый урок. Словом, каждый делал то, чего от него можно было ждать.

Кто меня удивил, так это прима-балерина, Селинда Торффин. Раньше она не обращала внимания на меня, даже голову не поворачивала в мою сторону. А сегодня оглядела с ног до головы презрительным взглядом. Я уже была одета и причесана для спектакля и ждала за кулисами начала балета. Селинда, в пурпурно-золотой одеянии царицы, с какими-то покачивающимися висюльками на лбу и запястьях, сидела в кресле и смотрела на меня надменно-презрительно. Рунния, которая крутилась тут же, за кулисами, шепнула мне на ухо: "Она тебе завидует. Все идут смотреть на тебя, а не на нее". Я почти не слушала Руннию и, уж конечно, не поверила ей. Этот балет ставит знаменитый Нерсален, и идут на спектакль прежде всего из-за него, да и едва ли кто-то вообще про меня слышал.

Я немного волновалась, нет, не то, чтобы боялась, а просто все вокруг будоражило: запах пудры и грима, шуршание юбок и плащей, нестройные звуки настраиваемых инструментов. И вот оркестр заиграл увертюру. Я слушала музыку, закрыв глаза, и ждала своего выхода. А когда началась моя музыка, выбежала на сцену. Все было, как всегда - луч мимолетно блеснул на моем лунном наряде, привлекая взгляд командора, потом свет ушел в сторону, оставляя меня в тени, и я взбежала на скалу под настраиваемых инструментов. И вот оркестр заиграл увертюру. Я слушала музыку, закрыв мелодию флейты и челесты. И вот - раскидываю руки и лечу, замерев на несколько мгновений в воздухе, и луч ярко освещает серебро моего одеянья...

Я опустилась, выйдя из круга света, и тут перелив челесты превратился вдруг в какой-то непонятный шум, почти грохот, как будто где-то за стеной бушевало море, а сейчас оно хлынуло в зал. Это были аплодисменты. Нет, это было что-то необыкновенное - все вскакивали с мест, хлопали, кричали что-то. Я испугалась и растерялась. Зато Тильминк нисколько не смутился, взял меня за руку, подвел, почти подтащил к краю сцены и изящно поклонился. Я тоже сделала реверанс, а потом убежала со сцены.

Когда балет закончился, то все артисты вышли на сцену, те, кто танцевал главные партии, стояли в центре, а мы, все остальные сбоку. Тильминк снова взял меня за руку и вывел в первый ряд. Зрители закричали, захлопали, и около моих ног упало несколько букетов, потом еще и еще... Когда мы кланялись, я потихоньку спросила Тильминка: "Неужели они принесли для меня столько букетов?" Тот ехидно поглядел в сторону примы и прошептал, делая очередной поклон: "Нет, это для Селинды, а досталось тебе, и правильно!" Я знала, что Тильминк не любил Селинду, но мне было жаль ее, и я порадовалась, когда увидела, что и у примы в руках два больших букета - цветов у нее было меньше, чем у меня, но все же. Она посмотрела на мои цветы, потом на меня и улыбнулась. У меня от сердца отлегло - значит, она не сердится, ведь если Смарг сказал правду, что ее букеты достались мне... она должна быть очень зла...