Олег Кожин - Охота на удачу

— Молодец, пацан, не теряешься, — одобрительно кивнул бомж. — Уж в чем в чем, а в этом деле Лильке равных нет. Всякий, у кого между ног член болтается, сам ей свою удачу подарит да еще и душу на оберточную бумагу пустит. Да и с бабами она ладила — сутки, двое максимум, и тоже сдавались, со слезами умоляли, чтобы Лилька у них удачу забрала. Так что, твоя правда, обычный лох вряд ли продержался бы так долго. А ты уже почти две недели бегаешь, весь город на уши поставил… Вывод?

— Вывод? — повторил Гера, понятия не имеющий, какой вывод можно сделать из всего этого.

— Ты — лох необычный! — И Юдин рассмеялся неожиданно приятным и заразительным смехом. Грубая ладонь хлопала по столешнице, отчего неубранная в мойку вилка подпрыгивала, раздраженно дребезжа. Он хохотал, непрестанно повторяя: — Необычный, понял, да? Но все же лох! Но необычный, это точно!

Герка сам не заметил, как присоединился к хохочущему бомжу. Шутка была не ахти, но лучшего повода, чтобы сбросить напряжение, не предвиделось. Приходилось смеяться, всхлипывая, глотая слезы, с трудом удерживаясь на скользкой грани, отделяющей натужное веселье от полноценной истерики.

— Плачь-плачь, пацан! — хохотал всклокоченный Юдин. Но глаза его оставались тоскливыми, а в уголках век поблескивали набухшие капли. — Если боль в себе держать, прогоркнешь весь!

— Это как?! — Слово «прогоркнешь» неожиданно показалось Герке невероятно забавным, вызвав новый всплеск хохота. Щеки давно стали мокрыми, словно по ним прошелся небольшой локальный ливень, но юноша не спешил их вытирать. Плакать на глазах у Юдина отчего-то казалось ему совершенно нормальным.

— А горьким станешь — от горя-то! С телом — шут с ним, горькое тело ни одна тварь не схарчит! Даже дэв не позарится! — продолжал веселиться Юдин, многозначительно подмигивая попеременно то левым, то правым глазом.

Хотя Воронцов был твердо уверен, что сильнее смеяться уже невозможно, он все же преодолел этот барьер, захохотав на самом пределе. Герка буквально складывался пополам, представляя, как, догнав его в подземелье, Арбоб осторожно пробует добычу на зуб, кривится, брезгливо сплевывает и, разочарованный, позорно ретируется в свое логово. Дыхание вновь сбилось, застрявший в горле отравленный ком препятствовал току воздуха, от нехватки кислорода затряслись руки. В какой-то момент в груди что-то громко щелкнуло, точно сломалась небольшая косточка, не толще куриной.

— А коли душа прогоркнет, — Юдин резко оборвал смех, положил ладони на стол и, подавшись вперед, пристально взглянул на Герку, — это, брат, совсем беда.

Горький ядовитый ком исчез. Рассосался в организме, так и не причинив ему вреда. Воронцов со свистом втянул воздух ртом, вслед за хозяином дома прекращая необоснованное веселье. С удивлением, по-новому посмотрел на сидящего перед ним затрапезного мужичка. А тот лишь улыбнулся сочувственно, подмигнул и спросил:

— Ну что, полегчало?

Недоверчиво прислушиваясь к странным ощущениям, Герка кивнул. Да, он совершенно определенно чувствовал себя гораздо лучше. Так бывает после затяжной простуды, когда, промучившись несколько дней, утопая в соплях, изнывая от жара, однажды ты просыпаешься полностью здоровым.

— Вы все так умеете? — неумело вытирая слезы остатками футболки, спросил Герка. — Ну в смысле на эмоции влиять? Я уже несколько раз такое за Лилей замечал, вроде ничего необычного не скажет, а настроение меняется… Как вы это делаете?

— Никогда не задумывался… — пожал плечами Юдин и отправился мыть посуду. — Меня отец научил, а отца — его отец, мой дед стало быть, — продолжил он от мойки. — Скоморохи мы, проклятое племя. И Лилька тоже — скоморошина. Видал папеньку-то ее? Это он нашу девоньку натаскал. А и то — уж на что силен да лют батя, а доча его по всем статьям переплюнуть должна, как подрастет…

Перед глазами Герки нарисовался образ высокого мужчины, одетого, точно старый хиппи, в драную джинсу всех возможных цветов. С виду обычный бродяга, немногим лучше того же Юдина. Но стоило вспомнить, как от брошенного им детского стишка сложилась пополам грозная судица…

— Скоморохи, это же такие… — напряг память Герка, — красные щеки, колпаки дурацкие, ездят по деревням, народ смешат. Какое такое проклятое племя?

— А ты думаешь, люди от большой радости по земле кочуют? Без дома, без крова… Без будущего? — Юдин пытливо поглядел на мальчика. — Проклятое, как есть. А ты чего сидишь? — внезапно сменил он тему. — Давай-ка сюда, бери полотенце, будешь ночлег отрабатывать… а то нажрали, насвинячили, а Юдин убирай!

Послушно встав рядом с мойкой, Герка принялся бережно принимать мокрую посуду, насухо вытирая ее мягким ворсистым полотенцем. Судя по горе немытых тарелок в раковине, хозяин определенно лукавил — «нажрать» столько Лиля не смогла бы при всем желании. Про себя Воронцов не переставал удивляться: ну как можно буднично заниматься обычным домашним делом, когда мир вокруг рушится, настойчиво пытаясь погрести тебя под обломками?

— Значит, Лиля с самого начала… — Как ни странно, но о предательстве говорилось абсолютно спокойно. Царапало что-то, неприятно саднило душу, но уже не разрывало ржавыми крючьями.

— С самого, что ни на есть, — кивнул Юдин, щедро выдавливая на губку гель из бутылочки «Пемолюкса». — Ты же вспыхнул, как сверхновая, — все Сумеречи разом увидели. Хозяин Лильку на кого попало не бросает, так что гордись, пацан. На твоем доме теперь где-нибудь знак ее стоит — клевер-четырехлистник. Это, значится, чтобы остальные местные тебя не разрабатывали да заезжие сборщики не совались…

— Ага, не совались! — Имей Геркино недоверие жидкую структуру, им вполне можно было заполнить небольшое озерцо. — Да мы только и делали, что от кого-то убегали, прятались… да меня столько раз убить хотели, что… у меня не жизнь, а кинобоевик какой-то!

К концу тирады он едва не задохнулся от несправедливости юдинских слов. Но наткнулся на понимающий взгляд тоскливых глаз и сдулся, как проколотый воздушный шарик. Кивая, Юдин как бы подтверждал — да, конечно, ты абсолютно прав, парень.

— Вот в том-то и дело, что «кино», это ты, пацан, самую суть ухватил. Ты, считай, настоящей опасности в глаза не видывал, так, бутафорию сплошную. Лилька — актриса и психолог от Бога. У нее каждый твой шаг, каждое слово — да что там! — каждая эмоция просчитана. Ей даже не нужно тебя ни в чем убеждать, так, подтолкнуть маленько. Она говорит — бойся, и тебе страшно. Она говорит — беги, и ты бежишь. А Хозяин, он хоть институтов не кончал, а режиссер отменный. Он хорошую драму знаешь как любит?! Видал, какое он заради тебя Бородинское сражение затеял? С другой стороны, когда такой куш на кону, о расходах как-то не думаешь… — Не зная, что он почти дословно повторяет речи судиц, Юдин сказал: — Все это время тебя просто тащили кривыми дорожками лабиринта к единственному выходу, пацан. На самых чувствительных струнках играли: на страхе, на чувстве вины… на… — он замялся, подыскивая слово, — …на симпатии. Они сами втянули тебя в наш мир, провели ознакомительную экскурсию. Только сделали это так, чтобы ты накрепко усек — все плохо, а дальше будет только хуже. Чтобы понял: никто тебе не поможет. Чтобы сам по-настоящему захотел отдать монету тому… ну ты понял, короче. И, что характерно, у них ведь почти получилось, а? Ты ж у них с самого крючка сорвался! Вот она — сила неучтенного фактора…