Мария Быкова - Gaudeamus igitur

Но такого странного сна мне прежде не снилось.

…Я стояла посреди большого зала, освещенного сотнями магических свечей. За стрельчатыми окнами стояла вечерняя темнота; я могла ошибаться, но темнота определенно была зимняя, ибо в любое другое время года вечерние сумерки выглядят гораздо более прозрачными. Подойдя к ближайшему окну, я обозрела до боли знакомый внутренний двор; двор этот, да еще то, что воздух в зале чуть подрагивал от творившихся внутри чар, подсказали мне, что я нахожусь в стенах родной Академии Магических Искусств.

«Вот оно, образование, — философски подумалось мне. — И во сне от него никуда не убежишь!..»

Прикинув положение окон, я поняла, что нахожусь, скорее всего, в Малом зале, одной стеной примыкающем к Церемониальному. Здесь было шумно, людно, эльфно и немножко гномно: в зале находилось адептов, наверное, с сотню, все веселые и одетые по-праздничному. То и дело в воздухе взрывалась очередная иллюзия; прикинув уровень таковых, я поняла, что все адепты учатся на последнем, выпускном курсе. На вид большинство были моими ровесниками, из чего я сделала вывод: раньше на первый курс принимали не двадцати, а максимум четырнадцати лет от роду.

Похоже было на то, что все они ждут чего-то официального, серьезного и радостного одновременно; судя же по тому, что снаружи стояла зима, этим официальным, серьезным и так далее должно было быть торжественное вручение дипломов об окончании учебы. Во всех учебных заведениях, курируемых лично батюшкой царем, выпускной вечер отмечали в последний день зимы. Что уж поделать, больше всего наше лыкоморское величество любило именно это время. Поэтому дипломы вручались зимой, а летом после всех экзаменов и уже далеко не так торжественно выдавали скромные «приложения», в каковых и указывались истинные оценки.

Во всех моих снах мне полагалось что-то делать. Бежать, искать, отбиваться, целовать или спасать — никогда прежде мне не приходилось стоять сусликом посреди комнаты и честно пытаться понять, чего мне, собственно, надо. Мысли были удивительно четкие, как будто я размышляла не во сне, а наяву; я уже испугалась, что не сплю, когда вдруг почувствовала под ребрами знакомое тягучей ощущение. Мне надо было… мне надо было кого-то найти. Кого? Я не знала точно.

Адептов был полон зал; я осторожно прошла вперед, проскальзывая между людьми. Никто не пытался пройти меня насквозь, тела были теплыми, и кто-то весьма ощутимо заехал мне локтем под ложечку, но я отчетливо понимала, что мы существуем в разных плоскостях, как скрещивающиеся прямые. И у нас нет и не может быть никакой точки пересечения.

Неожиданно меня чуть толкнуло изнутри, и я остановилась, приглядываясь к окружающим. Что, где-то здесь находится тот, кто мне нужен? Вроде нет… я скользила взглядом по адептам и адепткам, и вскоре мягкий толчок повторился. Ага…

Прямо напротив меня стоял молодой маг под руку с темноволосой девушкой. Девушка была вампиршей — это опознавалось буквально на раз, по бровям весьма специфической формы. Ни у кого из здешних уроженок человеческого происхождения я не видела бровей, практически идеально повторявших заезженную метафору о полумесяцах. У вампиров-мужчин, кстати, тоже таких не попадалось; судя по всему, столь оригинальная внешность была уделом исключительно их женщин. Интересное лицо, кстати… проучившись полгода на одном курсе с весьма родовитым вампиром, я научилась определять хотя бы мало-мальски благородных кровопивцев. Так вот, эта явно была не из простой семьи. Более чем не из простой. Генри, быть может, насчитал бы своих предков поколении на четыре больше, но так то Генри, ему можно. Он уж так устроен, не с него спрос, а с природы.

Маг в принципе тоже был неплох. И с благородной кровью все было в порядке; ну не в тех, конечно, масштабах, но все-таки. Поколения три найдется. Красивое лицо, гордый разворот плеч, тоже, кстати, весьма приличных, — нет, возвращаясь к вампирам, Генри дал бы ему сто очков вперед, но так то Генри…

И тем чутьем, какое, наверное, есть у каждого, кто пробивается из низов, кто выгрызает свой успех у Судьбы из горла, я поняла: этому выгрызать ничего не пришлось. Про таких говорят: вырос в золоченой колыбельке. Он был очень благополучным, очень богатым, всеми любимым — он был талантливым, это я чувствовала уже как маг. Он был очень талантлив. Пожалуй, случись нам сражаться, мы стояли бы на равных. И видно было, что сам адепт отлично знает свою силу: он вел себя настолько уверенно и свободно, что мне мигом сделалось ясно — он и в самом деле привык быть первым. И ему это нравится — а кому бы не нравилось? Самоуверенность эта ничуть его не портила, напротив, добавляла этакого своеобразного, чуть нахального обаяния. Удача часто притягивает взгляд. Да и вообще, красивый он был, красивый, Полин бы, поди, давно уже задыхалась от страсти. То ли он был полуэльфом, то ли в родне у него имелись вампиры, — во всяком случае, умения одеваться настолько стильно я не замечала ни за одной из прочих рас. Вроде бы его одежда не выходила за рамки среднего парадного костюма, но сшита она была так точно и из такой дорогой ткани, что выглядела лучше всякого золотого шитья.

Эту пару следовало запомнить и двигаться дальше — рассматривая их, я поняла, что они сыграют в грядущем сне какую-то немаловажную роль, но роль эта все же не будет главной. Друзья они или враги? Адепт мне не понравился, но это, скорее всего, было не более чем предубеждение, не имеющее под собой никакой реальной основы. Ладно. Двигаемся дальше.

Я сделала шаг вперед и остановилась, привлеченная тихими, удивительно гармоничными звуками. В дальнем углу зала кто-то взял мягкий аккорд на лютне; он почти растаял в шуме и смехе, когда послышался второй, более резкий, и дальше музыка потекла одним потоком. Я не люблю красивых сравнений, но больше всего мелодия напомнила мне лесной ручей — очень чистый, прозрачный и искренний, не поймешь, то ли веселый, то ли грустный. Немного послушав, я решительно развернулась и пошла искать музыканта.

Менестрель — а точнее, Трубадур, иного слова к нему просто не подбиралось — сидел на полу, задумчиво перебирая струны лютни. Лютня была эльфийская, и я еще ни разу не слышала о том, чтобы человек мог управляться с ней настолько свободно. Эльф бы мог, но Трубадур меньше всего походил на эльфа. Человеком он был, человеком, и это, как с той вампиршей, воспринималось сразу же. Он даже не глядел на струны — еще бы, ему явно было не до того. Трубадур смотрел вверх, на ту, у ног которой он сидел.

И право слово, его можно было понять. Я видела эльфиек и не раз поражалась их несказанной, невероятной для смертного красоте… но это было другое. Это было совсем другое. Это была не просто эльфийка, а принцесса — Принцесса из сказки, прекрасная настолько, что аж захватывало дух. Тонкие, немыслимо прекрасные черты, густые золотистые волосы, ниспадающие до середины бедер… мрыс эт веллер, это слова, всего лишь слова, и мне недостанет их, чтобы описать всю красоту этой эльфийки. Я же не Ларисса-Чайка в конце-то концов.