Марина и Сергей Дяченко - Стократ

Но у него подкашивались ноги.

За пару монет он снял угол в маленьком трактире, поел горячего и снова лег спать. Ему не спалось: мерещился запах дыма. Он представлял: девушка входит в дом, и его поджигают с четырех углов. «Начинать надо раньше, когда огонь набирает силу. И не сгущать рывком, а вести плавно. Дождаться, когда станет совсем жарко – и вот тогда…» Что тогда? Когда стоишь в горящем доме, и над головой трещат перекрытия? Когда у тебя тлеют волосы? Тогда ты строишь дом из огня и знаешь, что можешь ошибиться…

В этот час в трактире было мало народу. Тихонько напевала служанка, протирая столы. Стократ лежал за перегородкой, укрывшись влажным дорожным плащом. Он уже засыпал, во сне ему слышалось, как открывается дверь, как стучат по деревянному полу тяжелые крепкие башмаки.

– Я ищу бродягу с мечом, – сказал хрипловатый голос. – Он вошел в город сегодня утром. Его видели в воротах.

– Ты каждый день ищешь своего бродягу, – пробормотала служанка. – Мало ли людей ходит по дорогам с мечами? Забрел тут один, я его раньше не видела, вон он спит в углу, погляди, если хочешь.

Близко простучали башмаки. Отодвинулся край перегородки. Стократ лежал, прикрыв лицо краем плаща, и ему снилось, что над ним склоняется Эдна.

– Я поняла, в чем была моя ошибка, – сказала Эдна в его сне. – Нет смысла возиться с костерками, с угольками, нужен по-настоящему мощный огонь. И, когда стоишь в стороне, можно построить только мираж, иллюзию. Так никогда не сделаешь ничего по-настоящему. Чтобы вышло, надо войти внутрь, в самую середину костра.

– Не ходи в горящий дом, – сказал Стократ в своем сне. – Ты ведь все исправила. Не рискуй больше.

– Не могу, – сказала Эдна. – У моих родителей есть дом, и у братьев – у каждого по дому, и у сестры есть сад с прудом и игрушечной лодкой. Но я не могу остановиться. Понимаешь, если я перестану это делать – зачем я буду жить?

– Мне надо проснуться, – сказал Стократ.

Он пошевелился и сел. Напевала служанка, протирая столы, в обеденном зале было пусто и пахло кислой капустой.

– Здесь кто-то был, пока я спал? – спросил Стократ.

Служанка покачала головой.

Он встал, умылся и после полудня вышел из города через западные ворота. И в городе, и в предместье ему встречались нездешние, будто придуманные дома, с затейливой резьбой на фасаде, с флюгерами и решетками, с цветами в подвесных горшках и ажурными террасами. Они странно выглядели среди других, обыкновенных, сработанных руками, усилиями, мастерством строителей и зодчих. На окраине предместья в дверях дырявой развалюхи стоял хозяин в грязном фартуке и неторопливо ковырял в носу.

– Позови Эдну, беднота! – крикнул ему пробегавший мимо шустрый мастеровой.

– Я тебе позову! – рявкнул богатый сосед из дома, вплотную прилегавшего к лачуге. – Я тебе так позову, что света белого не взвидишь…

– Лучше дырявое, но свое, – согласился человек в фартуке. – Оно, вишь, не волшебное, за него потом-кровушкой плачено… Да и вот что, если поджечь, а вдруг не получится у нее? Вдруг не затушит?!

Стократ шел дальше, мысленно умоляя всех божеств, известных и неизвестных, пощадить девушку в горящем доме.

Пусть у нее получится.

Глава пятая

Мир

Мир смотрела на него поверх костра:

– Ты так с ней и не встретился?!

– Нет.

– Почему? Она ведь наверняка тебя искала. Спрашивала о тебе. Хотела тебя видеть.

– Да, но я-то ведь помнил, как ударил ее, когда ей было двенадцать лет.

– Ну и что, – подал голос мальчишка, – другой бы на твоем месте просто убил. Если бы знали, что она трактир подожгла – точно прихлопнули бы, как муху…

– Кто ты такой, Стократ? – тихо спросила Мир.

– Бродяга.

– Я раньше не верил, что ты на переправе завалил восемь всадников, – снова подал голос мальчишка. – Думал, врут.

Она посмотрел туда, откуда ветром несло остывающий дым:

– Там уже что-то решилось, наверное.

– Возможно, – Стократ легко поднялся. – Мир, ты знаешь, куда учитель мог увести твоих… сыновей властителя?

– В охотничий домик. Если туда, их уже нашли.

– А вы, двое, – где вы собирались прятаться, куда бежать?

Мир не ответила.

– Хотели переправиться через Светлую, – нехотя отозвался мальчишка. – Уйти в леса…

– А там что делать?

– Не знаю. Просто хотели уйти.

Стократ красноречиво покачал головой. Мир вскинулась:

– Это я виновата. Это я все придумала с побегом…

– Не знаю, на беду или на счастье, – пробормотал Стократ. – До рассвета еще несколько часов…

– Куда ты? – с беспокойством спросила Мир.

– Съезжу и посмотрю, – Стократ размял затекшие ноги.

– Ты нас оставишь?

Стократ посмотрел на затянутое тучами небо. Понюхал ветер:

– До рассвета вас здесь никто не тронет. А на рассвете я вернусь.

Даже не глядя на нее, он чувствовал, как яростно Мир с собой борется – мысленно зажимает себе рот, чтобы не умолять его остаться.

– Слушай, – пробормотал мальчишка. – Давай я схожу. Я тропинки знаю… А ты с ней оставайся.

– Нет, – сказал Стократ.

– Я тебе все расскажу, что узнаю! Вот честное слово…

– Тебя там убьют.

– Не убьют! Пусть попробуют! Я, знаешь, и не такое видывал, – парень хорохорился, подзадоривая себя, Стократ внимательнее присмотрелся к нему в эту минуту…

– Правила Приличия, – громко сказала Мир.

– Что?

Девушка ухмыльнулась. Она снова бредит, с беспокойством подумал Стократ.

– Она меня так обзывает, – с непонятным выражением сказал парень. – Правила Приличия. Когда бывает… в духе.

– Почему?

– У меня папаша лодочник… был. Так он, как выпьет, все любил повторять: я высокой крови, под стать властителю, я кого хошь научу правилам приличия! Ну, я повторял за ним смешные слова, пока маленький был… Она меня с тех пор дразнит.

– Не ходи никуда, Правила Приличия, – громко и четко сказала Мир.

Парень замер. Беспомощно сжал и разжал кулаки. Посмотрел на Стократа…

– У тебя там родственники? – спросил Стократ.

– Нет. Я сирота.

– Оставайся с ней. Охраняй ее. На рассвете я вернусь.

Город выглядел, как после долгой войны. Дымились пепелища, валялись неприбранные трупы. На перекрестках маячили по двое солдаты Вывора – в синих плащах с белыми гербами.

Стократ крался дворами, обходя догорающие развалины, перемахивая через уцелевшие заборы. Меч рукояткой грел ему ладонь. Он крался бесшумно и думал на ходу, поворачивал так и эдак известные детали головоломки.