Баркер Клайв - Пятый доминион

- Ты никогда не видел Эстабрука, - сказала она Лысому. - Но я даю гарантию, что он тебе не понравится. Он пытался убить меня, понимаешь?

Пес оторвался от своего туалета.

- Да, я тоже удивилась, - сказала она. - Я хочу сказать, это ведь хуже, чем поступают животные, правда? Не хотела тебя обидеть, но это действительно так. Я была его женой. Я и сейчас - его жена. Да, я знаю, мне надо повидаться с ним. В его сейфе был спрятан голубой глаз. И эта книга! Напомни мне, чтобы я как-нибудь рассказала тебе о книге. Да нет, вообще-то не стоит. А то у тебя появятся разные мысли.

- Лысый положил голову на скрещенные передние лапы, издал тихий удовлетворенный вздох и погрузился в дрему.

- Ты мне окажешь крупную услугу, - сказала она. - Мне нужен совет. Что бы ты сказал человеку, который пытался тебя убить?

Глаза Лысого были закрыты, так что ей пришлось проговорить ответ за него.

- Я бы сказал: "Привет, Чарли, почему бы тебе не рассказать мне историю своей жизни?"

2

На следующий день она позвонила Льюису Лидеру, чтобы выяснить, находится ли Эстабрук до сих пор в больнице. Ей было сказано, что это так, но что его перевели в частную клинику в Хэмстеде. Лидер дал ей подробные координаты клиники, и она позвонила туда, чтобы узнать о состоянии Эстабрука и о приемных часах. Ей сообщили, что он до сих пор находится под постоянным наблюдением, но состояние его значительно улучшилось, и что она может прийти повидать его в любое время. Не было смысла откладывать эту встречу. В тот же вечер под проливным дождем она поехала в Хэмстед. Ее приветствовал занимающийся Эстабруком психиатр - болтливый молодой человек по имени Морис, верхняя губа которого исчезала, когда он улыбался - а происходило это довольно часто, - и который говорил о душевном состоянии своего пациента с глуповатым энтузиазмом.

- У него бывают хорошие дни, - весело тараторил Морис. И потом, с той же радостной интонацией:

- Но их не так много. Он в состоянии тяжелой депрессии. Прежде чем его перевели к нам, он предпринял одну попытку самоубийства, но здесь ему гораздо лучше.

- Ему дают успокоительное?

- Мы держим его беспокойство под контролем, но не пичкаем лекарствами до бесчувствия. Иначе он не сможет разобраться в проблеме, которая его мучает.

- А он сказал вам, что его беспокоит? - спросила она, ожидая услышать обвинения в свой адрес.

- Темное дело, - сказал Морис. - Он говорит о вас с большой любовью, и я уверен, что ваш приход благотворно на него повлияет. Но совершенно очевидно, что проблема как-то связана с его кровными родственниками. Я пытался поговорить с ним об отце и о брате, но он очень уклончив в ответах. Отец-то, конечно, уже мертв, но, может быть, вы можете что-нибудь рассказать о брате.

- Я никогда его не видела.

- Очень жаль. Чарльз явно жутко сердится на своего брата, но я не могу докопаться, почему. Но я докопаюсь. Просто для этого потребуется время. Он ведь из тех, кто умеет держать при себе свои секреты, не так ли? Но вы, наверное, это и так знаете. Отвести вас к нему? Я-таки сказал ему, что вы звонили, так что он, скорее всего, вас уже ждет.

Юдит рассердило то, что ее визит не сможет застать Эстабрука врасплох и что у него хватит времени, чтобы подготовить свои выдумки и уловки. Но что сделано, того не вернешь, и вместо того чтобы огрызнуться на восторженного Мориса за его неуместную болтливость, она скрыла от него свое недовольство. Когда-нибудь ей может понадобиться его улыбчивая помощь.

Комната Эстабрука выглядела довольно мило. Она была просторной и комфортабельной, стены были украшены репродукциями Моне и Ренуара, и в целом все это производило успокаивающее впечатление. Даже тихо звучащий фортепьянный концерт словно был создан специально для того, чтобы умиротворить встревоженный ум. Эстабрук был не в постели: он сидел у окна, одна из занавесок на котором была отдернута, чтобы он мог наблюдать за дождем. Он был одет в пижаму и свой лучший халат. В руке у него дымилась сигарета. Как и сказал Морис, он явно подготовился к приему посетителя. Изумление не мелькнуло в его глазах, когда она вошла. И, как она и предчувствовала, он заготовил для нее приветствие.

- Ну, наконец-то - знакомое лицо.

Он не раскрыл объятия ей навстречу, но она подошла к нему и наградила его двумя легкими поцелуями в обе щеки.

- Кто-нибудь из сиделок принесет тебе чего-нибудь выпить, если захочешь, - сказал он.

- Да, я не отказалась бы от кофе. Там снаружи адская погодка.

- Может быть, Морис принесет, если я пообещаю ему завтра облегчить свою душу.

- А вы обещаете? - спросил Морис.

- Да. Честное слово. Завтра, к этому часу, вы уже будете знать все тайны того, как меня приучали ходить на горшок.

- Молоко, сахар? - спросил Морис.

- Только молоко, - сказал Чарли. - Если, конечно, ее вкусы не изменились.

- Нет, - ответила она.

- Ну, конечно же, нет. Юдит не меняется. Она - это сама вечность.

Морис удалился, оставив их наедине. Никакого неуклюжего молчания не последовало. Он заранее заготовил свои разглагольствования, и пока он говорил - о том, как он рад, что она пришла, и о том, как надеется, что она понемногу начала прощать его, - она изучала его изменившееся лицо. Он похудел и был без парика, что обнаружило в его наружности такие черты, о существовании которых она не подозревала раньше. Его большой нос и рот с опущенными уголками, с выступающей огромной нижней губой придавали ему вид аристократа, переживающего не лучшие времена. Едва ли она смогла бы воскресить в своем сердце любовь к нему, но с легкостью ощутила в себе жалость, видя его в таком положении.

- Я полагаю, ты хочешь развода, - сказал он.

- Мы можем поговорить об этом в другой раз.

- Тебе нужны деньги?

- В настоящий момент - нет.

- Если тебе...

- Я попрошу.

Вошел медбрат с кофе для Юдит, горячим шоколадом для Эстабрука и печеньем. Когда он удалился, она начала свою исповедь, подумав, что сможет этим вызвать его на ответную откровенность.

- Я пошла в дом, - сообщила она. - Чтобы забрать свои драгоценности.

- И не смогла открыть сейф.

- Да нет, я открыла его. - Он не взглянул на нее, шумно отпивая шоколад. - И нашла там несколько очень странных вещей, Чарли. Мне хотелось бы о них поговорить.

- Не знаю, что ты имеешь в виду.

- Несколько сувениров. Обломок статуи. Книга.

- Нет, - сказал он, по-прежнему избегая ее взгляда. - Они принадлежат не мне. Я ничего о них не знаю. Оскар отдал их мне на хранение.

Интригующий поворот.

- А откуда Оскар взял их? - спросила она.

- Я не спрашивал, - сказал Эстабрук с деланным равнодушием в голосе. - Ты же знаешь, он много путешествует.