Феликс Крес - Королева войны

Сказать о Кесе, что она худая и старая, мог только К. Б. И. Денетт или кто-нибудь со столь же изысканным вкусом. Тридцатичетырехлетняя блондинка была, вне всякого сомнения, самой красивой Жемчужиной Сей Айе — но, увы, это относилось только к ее лицу. Прекрасная когда-то фигура была изуродована беременностью и родами; пытаясь вернуть себе прежний вес, Кеса добилась чересчур многого, став худой и хрупкой — и так, к сожалению, осталось навсегда. Невольница, обладавшая властной и гордой внешностью, очень пропорционально сложенная, все еще могла считаться необычно красивой женщиной, но уже не среди других Жемчужин… Тем более что у нее были скрытые изъяны, и притом весьма серьезные — беременность оставила страшное клеймо на ее животе, ягодицах и бедрах. Князь Левин когда-то забрал Кесу за долги, вместе с табуном лошадей и какой-то бедной деревушкой на краю света. Предыдущий хозяин, гуляка и мот, не заботился ни о чем — чему Кеса была печальным доказательством. В уважающем себя Доме невозможно было представить, чтобы такая драгоценность ходила с раздутым животом; многочисленные способы изгнания плода позволяли избежать худшего. Но Кеса доносила плод до конца, ребенка сразу же продали; хозяин же, окончательно разорившись, вскоре вынужден был раздать почти все свое имущество многочисленным кредиторам.

Войдя в спальню Эзены, Жемчужина прежде всего заметила, что горят все свечи, и в удивлении остановилась. Сразу же после она увидела на постели княгиню, которая, накрывшись простыней, спала как ребенок, подтянув колени к груди, возле кровати же — Хайну, первую Жемчужину, которая, дыша слегка приоткрытым ртом, тоже спала, положив на постель голову и одну руку.

Кеса нахмурила красивые брови, и губы ее изогнулись в гримасе, в которой смешалось недовольство, легкая зависть и очень много грусти. В Сей Айе ей было хорошо, как никогда и нигде прежде, — и тем не менее Жемчужина уже знала, что все лучшее в жизни выпало на долю других.

Ей не приказывали разбудить ее высочество в определенное время. У нее, правда, имелось несколько вопросов… но они могли и подождать, впрочем, она имела право решать сама. Немного подумав, она бесшумно обошла комнату, гася свечи. Потом еще раз посмотрела на постель, дольше всего разглядывая каштановые волосы княгини, которые до этого видела лишь несколько мгновений. Задумчиво покачав головой, она вышла так же тихо, как и появилась.

Посланник хотел, чтобы его разбудили поздним утром. Кеса поручила эту задачу молодому невольнику, но потом отменила распоряжение. Мудрец-посланник заслуживал особого к себе отношения. Она пошла к нему сама.

— Ваше благородие, — мягко сказала она по-громбелардски, раздвигая шторы на окне, — светит солнце, и одновременно идет прекрасный летний дождь. Взгляни, ибо это не продлится долго.

Разбуженный Готах приподнялся на локте, откашлялся и протер глаза.

— Я Жемчужина Дома, меня зовут Кеса. Прости, ваше благородие, но ты не сказал, чтобы тебя будил мужчина. Я пришла… из любопытства.

Готах не был соней и мог прийти в себя за несколько мгновений.

— Самое приятное пробуждение из всех, какие у меня были… когда-либо, — сказал он. — А уж по пути сюда… Ты не поверишь, госпожа, что вытворяют солдаты, когда пора вставать.

К Жемчужине в доме ее хозяина или выступающей где-то от его имени можно было обращаться как к женщине чистой крови. Но с тем же успехом ее можно было называть просто «Жемчужина». Готах выбрал первое, доставив удовольствие невольнице.

— Ты угадала, госпожа, я громбелардец… Прошу тебя, сядь и поговори со мной, если тебя не ждут другие обязанности.

— Не ждут.

— Я действительно громбелардец. Но не все посланники родились в Громбеларде, — улыбнулся он.

— Я думала, что все, — честно ответила она. — Прости мне, ваше благородие, слабое знание языка. Я очень многое забыла. Прошли годы с той поры… с тех пор… — Она запнулась и рассмеялась. — Ну вот видишь, господин. Сам видишь.

— Хотел бы я, чтобы в Громбеларде хотя бы каждый десятый житель этого края разговаривал как ты, госпожа, — сказал Готах, и это была истинная правда. — Мне уже приходилось видеть Жемчужин, но, не поверишь, я ни разу не общался ни с одной из вас. Я примерно знаю, откуда берутся столь необычные драгоценности, но больше догадываюсь, чем знаю на самом деле. Не думал, что вас столь хорошо обучают языкам. Если, по твоим словам, ты говоришь по-громбелардски впервые за много лет…

Кеса кивнула.

— Но это зависит от хозяйства, ваше благородие, — пояснила она. — Везде хотели бы научить всему, но это нигде не удается, так что каждое хозяйство по-разному обучает невольниц. В некоторых хозяйствах Армекта предлагают скорее прекрасных телохранительниц. — Она не сумела скрыть превосходства в голосе. — Они получают хорошее образование, но прежде всего их учат убивать — столь же умело, как и специально предназначенные для этого невольницы. Они получают сертификаты Жемчужин, однако стоят намного дешевле, чем дартанские Жемчужины.

— Но ты не такая, госпожа.

— Нет. В этом доме — только Хайна.

— Та симпатичная девушка с каштановыми волосами?

— Та симпатичная девушка, ваше благородие, получила свой сертификат на два года раньше других. Князь Левин не покупал что попало.

— Вижу.

Он хотел сделать Жемчужине приятное, а в итоге лишь обидел… Однако она ничего не сказала, понимая его намерения.

— Я ничем не ценнее Хайны, ваше благородие. Языки, имперские и местные законы, история и политика… Но, например, о тактике и стратегии я все забыла, да никогда слишком много и не знала. Хайна же превосходно в этом разбирается, она могла бы заменить коменданта Йокеса. Естественно, если бы не отсутствие опыта.

— Девушка-воин.

— Ну нет, ваше благородие, не только. Финансы, математика… впрочем, и языки тоже. Она все-таки Жемчужина, ваше благородие, — мягко напомнила она. — И свой сертификат не во дворе подобрала.

Разговор о Хайне подсказал Готаху вопрос, который он давно хотел задать, но не знал, как и кому.

— Меня вчера удивило, что у княгини и первой Жемчужины совершенно одинаковые волосы. Длина, цвет… и прическа такая же, до мелочей. Обе прекрасно выглядят, но — это что, какая-то местная традиция? Первая Жемчужина должна быть похожа на свою госпожу? Я не посмел вчера спросить, к тому же боюсь, что, чего-то не понимая, могу сморозить глупость, — объяснил он.

Она даже глазом не моргнула.

— Это трудно назвать традицией.

Проницательная невольница превосходно понимала смысл вопросов. Готах ждал, но дальнейших пояснений не последовало. Оба начали понимающе улыбаться друг другу одними глазами, хотя каждый пытался прервать этот обмен взглядами. Она посмотрела на потолок, он на стену. Готах уже понял, что Жемчужине о чем-то нельзя говорить. Она тоже понимала, что посланник об этом догадался. Но эта смешная тайна готова была стать явной при первом же невинном вопросе…