Майте Карранса - Ледяная пустыня

С каждым днем я все реже вспоминала о матери и омниорах, и все меньше в них нуждалась.

С каждым днем холод все глубже проникал в мою душу, убивая надежду на счастье.

С каждым днем я все отчетливее понимала, что Гуннар упорно ведет меня на край света вовсе не потому, что это я его об этом попросила.

Отправляясь в это отчаянное путешествие, я и понятия не имела о том, что такое полярная ночь и ее холод, но постепенно начала ощущать их убийственную силу.

Зима всерьез взялась за свое дело. Пурга сменяла вьюгу, а потом принималась выть метель. Но я чувствовала, что самое страшное еще впереди.

Куда же мы шли? Вот уже несколько недель нам никто не встречался. Неужели для того, чтобы остаться наедине, нужно забраться так далеко?

По мере нашего продвижения по негостеприимной ледяной пустыне, ночные тени становились все длиннее, а сами ночи становились все холоднее. Они выстуживали мне тело и душу.

Снимаясь по утрам с ночевки, я замечала, что светает все позже. Вместе со светом улетучивалось и мое счастье. Надежда покидала меня, и я понимала, что ночная тьма скоро завладеет и моей душой, терзая ее одиночеством ледяной пустыни.

Я все больше падала духом, но Гуннар и не думал останавливаться. Без устали погоняя собак, он вел нашу упряжку все дальше на север.

В середине ноября меня покинули силы. И именно в этот момент произошло нечто, подтвердившее, что страхи Гуннара не беспочвенны.

Наш безмолвный преследователь потребовал себе первой жертвы. Однажды ночью у нас бесследно пропала хорошая, сильная и спокойная собака по имени Зоя. Ее упряжь была разорвана в клочья, а снег вокруг того места, где она спала, был залит кровью.

Той ночью собаки несколько раз принимались тревожно лаять. Гуннар беспокойно ворочался во сне и несколько раз выходил из хижины с фонарем и с винтовкой. Возвращаясь, он каждый раз что-то неразборчиво, но раздраженно бормотал, а утром, обнаружив исчезновение Зои, вышел из себя.

— Вернулась проклятая белая медведица!

— Вернулась?! Ты что, ее уже знаешь? — удивилась я.

— Взгляни на следы! — нахмурился Гуннар, но те мне ни о чем не говорили.

— А откуда ты знаешь, что это не медведь, а медведица?

— Видишь, какие они глубокие! Вот здесь еще глубже, вот здесь, и вот здесь. Это она болтала брюхом!

— Зачем?!

— Она беременна и хочет есть. Скоро она заляжет в берлогу, а потом у нее родится медвежонок, но сначала ей нужно как следует насытиться.

Услышав это, я почему-то посочувствовала беременной медведице.

«Да, она сожрала одну из наших собак! Ну и пусть! Наверняка, как и я, она очень устала, измучилась и просто хотела есть!»

Конечно, это было страшно глупо, но я расплакалась. Может, это произошло от накопившейся усталости, может, потому, что мне стало жалко несчастную Зою, а может, из-за нелепого сочувствия к белой медведице, которая в тот момент была мне чем-то близка.

Но, прежде всего, я расплакалась потому, что мне было жалко себя и свою еще не родившуюся дочь. Мне казалось, что я не доживу до конца беременности. Мысль о том, что подобное существование еще будет продолжаться дальше, а потом мне предстоит мучиться в родах, показалась мне невыносимой, но сказать об этом Гуннару я не решалась.

— Я не смогу родить, — всхлипнула я. — Не смогу!

— Все ты прекрасно сможешь. Я тебе помогу.

— Нет. Ничего не выйдет. У меня нет больше сил.

— Это совершенно естественно.

— Ничего в этом нет естественного. Здесь вообще нет жизни. Тут все мертвое.

Природа вокруг казалась мне сплошной декорацией. Я чувствовала, что под снежным покрывалом нет ничего, кроме смерти. Конечно, мне говорили, что и под арктическими льдами теплится жизнь, но я в это не верила. Мне хотелось погрузиться в сон и не просыпаться до весны. Душа моя превратилась в кусок льда.

— Между прочим, Лея тоже ждет щенков, — заметил Гуннар.

Вот это новость! Оказывается, всегда готовая за себя постоять, вожак нашей упряжки Лея тоже беременна! Я восхищалась мужеством этой собаки, но сил у меня от этого не прибавилось, потому что их уже не осталось.

Гуннар показал мне заряженную винтовку.

— Не бойся медведицы. Если она нам встретится, я ее прикончу. Я давно хочу обзавестись медвежьей шкурой.

Он хотел меня успокоить, но я, наоборот, еще сильнее разрыдалась.

— Нет! Пожалуйста, не трогай ее!

По непонятной причине Гуннар ненавидел белую медведицу. Мне же была невыносима мысль об убийстве будущей матери.

Медведица, Лея и я были в одинаковом положении. Словно в ответ на эту мысль у меня в животе зашевелился ребенок. Взяв руку Гуннара, я приложила ее к нему, чтобы и он почувствовал свою будущую дочь.

Сначала Гуннар отдернул руку, но потом улыбнулся и даже стал гладить меня по животу.

— Ты боишься родов?

— Моя мать акушерка. Я помогала ей с самого детства.

— Чего же тогда ты боишься?

— Я не знаю, хватит ли мне сил.

— Конечно, хватит, — сказал Гуннар, обнял меня и улыбнулся. — Ведь мы не вечно будем ехать на нартах.

— Неужели? А мне кажется вечно!

— Через неделю мы будем на месте. Я знаю, ты очень устала, но потерпи. Скоро ты отдохнешь.

Деметра много раз объясняла мне, что роды — процесс вполне естественный и не очень сложный. Однако я знала, что они чреваты разными неприятными неожиданностями. Бывают и страшные случаи вроде тех, что произошел с моей двоюродной сестрой Летой. Я с удовольствием вообще бы о нем забыла, но после упоминания о беременной медведице он почему-то не выходил у меня из головы. В конце концов, я так часто стала о нем вспоминать, что это воспоминание превратилось для меня в настоящий кошмар, а кошмары всегда предвестники болезни.

Моя двоюродная сестра Лета родила ребенка с двумя головами, но он тут же умер. Я видела младенца и, признаться, вздохнула с облегчением, когда тот перестал дышать. Лете его не показали, но она вынашивала его и поэтому любила, несмотря на уродство. Узнав о смерти малыша, она долго плакала. Потом перестала разговаривать и начала слоняться без видимой цели, всегда одна, думая только о жизни и смерти, и о том, как трудно порой продолжать жить…

Я же была столь легкомысленна, что даже не задумывалась, когда именно придет мой срок рожать. Просто считала, что Диана родится весной, не отдавая себе отчета, что весны на восьмидесятом градусе северной широты не бывает. В марте в тех краях зима еще в полном разгаре, а на девятом месяце беременности мне было оттуда не выбраться…

Я уже не сомневалась, что моя дочь родится на краю света. Если раньше по глупости такая мысль казалась мне забавной, то теперь я содрогалась от ужаса, понимая, что дата родов неумолимо приближается.