Михаил Шалаев - Владыка вод

Вернувшись, Поэт увидел, что Верен уже очухался и сидит, держась рукою за голову.

— Ну как ты, живой? — спросил Поэт, соблюдая, однако, опаску.

— Живой… — Верен понемногу приходил в себя.

— Что ж ты? — сказал Поэт с обидой. — Сам говорил — вырву, вырву… А теперь?

Верен тяжело помотал головой и, ощупав ее, сообщил:

— Шишка — с кулак.

— Так тебе и надо. Сам же мне говорил: какая-то травка паршивая… Или понравилась? — Поэт, по всему, издевался.

— Да нет, просто хотелось еще разок поглядеть, — Верен чувствовал себя теперь очень неловко.

— А мне, думаешь не хотелось? — буркнул Поэт. — Еще как хотелось. Но теперь поздно. Теперь хочешь, не хочешь — придется без травки обходиться. Может, до настоящей весны доживу…

Верен вздохнул.

— Какая весна? — сказал он. — Лето кончается. Осень скоро…

С разбитой рожей и шишкой на голове Верен вернулся на постоялый двор, поужинал — с утра ничего не ел, — и завалился спать.

Утром встал поздно, день провел кое-как, а вечером в дверь загрохотали. Он открыл и увидел Сметлива с Цыганочкой. Они стояли счастливые-счастливые, с улыбками до ушей, словно приглашали Верена разделить их счастье. Но Верена, напротив, кольнуло горькое предчувствие.

— Попугая-то куда дел? — спросил он сумрачно.

— О-о, попугай теперь далеко, — Сметлив в упор не замечал его настроения. — Этот попугай герой, он Ботало переболтал. Его в Прогалине в серебряной клетке держат…

— А долги как отдавать будем?

Сметлив засмеялся:

— Это теперь не вопрос, — он бросил на стол увесистый кожаный кошель. В кармане содержимое пущенного по кругу подноса никак не умещалось. — Бери, сколько надо!

Верен вспомнил наконец, что Цыганочка числилась погибшей, а она — вот она, вполне живая, и понял, что пока они с Поэтом квасили друг другу морды, Сметлив совершил настоящий подвиг, а он, Верен, ведет себя в настоящий момент как свинья. Он усилием отогнал дурные мысли, запалил свечку, поскольку стало уже смеркаться, и пошел вниз за едой и брагой. Вернулся уже спокойный, усадил гостей и принялся угощать, расспрашивая, что да как. Но веселья большого не было, и Цыганочка скоро стала собираться домой. Когда она уже стояла у двери, Сметлив сказал ей:

— Ты выйди, я задержусь на парочку слов.

Она согласно кивнула и вышла за дверь, друзья остались одни.

Сметлив помолчал и начал:

— Я вот что хотел сказать: ты меня сегодня не жди, я у нее заночую… — но, видимо, сказать он хотел не это, а то, что хотел, сказать не решался. Верен молча ждал продолжения.

— И вот еще что… Знаешь, я… — Сметлив опять замялся.

Верену надоело. Он сказал:

— Знаю. Ты хочешь сказать, что в Рыбаки не вернешься.

Сметлив вскинулся на него, но тут же опять опустил глаза. Потом, поразмыслив, осторожно заговорил:

— Не только это. Я хотел предложить и тебе остаться. Первое время у нас поживешь, а там видно будет. Зачем тебе туда? Спиться и помереть через год-другой? Не забудь, когда вернешься — тебе опять станет за шестьдесят… Ну как?

Верен подумал, что Сметлив кругом прав. И не будь этой травки проклятой, не увидь он Капельку как живую — не сомневался бы сейчас. Остался бы в городе, плел бы сети…

Сметлив, уловив его колебания, торопливо сказал:

— Ты не спеши, подумай. Я завтра зайду, обсудим спокойно.

…и, глядишь, обзавелся бы новой семьей. И еще бы раз все сломалось почему-нибудь, и зачастил бы он в бражную — к Грымзе Молотку, например, к душевному человеку. И всю жизнь — вторую, о которой многие так мечтают — заливал бы брагой простое сознание того, что он предал Капельку. Как там она сказала? «Пропадают только те, кого никто не помнит». А потому…

Сметлив все ждал ответа. Верен решил, что не надо мучить его. Он же не виноват. И ответил так:

— Хорошо, приходи завтра.

ЭПИЛОГ

Он ушел очень рано, чтобы Сметлив его не застал. Рассчитался с Грымзой Молотком, заспанным и зевающим, прикупил кое-что на дорогу — и ушел.

Утро не выдалось. Рассвет над городом растепливался нехотя, пасмурно, так что его одинаково можно было посчитать закатом. Ранние торговцы на ярмарке зябли, раскладывая на прилавках рыбу, овощи и прочие простые товары. Свирепые могульские быки лежали рядком на земле, жуя жвачку и подергивая ушами на мнимых слепней, а рядом спал сторож, завернувшись в грубую бычью шкуру. Все это удивительно точно запоминалось Верену, потому что глядел — и знал, что в последний раз.

Так прошел он по городу, у которого булыжники были чуть влажными от росы. Крыши домов, как клушки, ревниво оберегали в домах тепло, окна глядели подслеповато и пусто. Он уходил насовсем, хотя… Таилась в душе крохотная надежда, что Управитель диких лесных нориков не забудет его старания — ведь кольцо-то у него… Но с другой стороны, что он может сделать для Верена? Мысли путались и метались, и страшно было думать об этом, страшно…

Однако ноги несли, и скоро город раздробился в домишках, жмущихся к Белой стене с внешней ее стороны. Потом и они отступили назад, потянулись поля, перелески — дорога так же равнодушно принимала его ноги, как тысячи и тысячи других. Только он с каждым шагом старел не на шаг, как старели все, а — на сколько там? — на день, на два, на три? Из шагов его складывались недели, месяцы, годы, и висли гирями на ногах. Но он все равно шел, как в беспамятстве, и к обеду пришел в Хлебы.

Домик Крючка стоял первым у дороги. Колдун, как и в прошлый раз, почуял приближение Силы, хотя великой ее назвать уже было нельзя. Он вышел, и издалека узнал того самого Застенчивого, что проходил с двумя другими вверх по реке минувшей весной. Это их он попросил передать Свистку два слова. А они почему-то не выполнили его просьбу. Вспомнив о тех недавних событиях, Крючок нахмурился, но Застенчивого в дом все-таки пригласил. Вид у того был нехорош, и на приглашение он откликнулся с радостью, даже с облегчением.

Крючок заварил чаю с травами, выставил снедь. Застенчивый жадно пил чай, а к еде почти и не прикоснулся. Что-то творилось с ним неладное — в этом колдун был уверен. Осторожно, слово по слову, стал он выспрашивать — где двое других спутников, да далеко ли ходили. Не было рядом подозрительного Сметлива, и Верен коротко рассказал Крючку, зачем ходили они в Овчинку и что из этого вышло. А чего ждал от колдуна — совета, помощи или просто сочувствия — и сам не знал.

Однако колдун оказался тем самым человеком, который нужен был Верену. Выслушав, он покачал головой и сказал, что они стали исполнителями могучей воли. «Думаю, дело здесь даже не в Управителе диких нориков…» — «А в ком же?» Но Крючок вместо ответа попросил показать кольцо Генерала Гора.