Терри Пратчетт - Вор Времени

Что не имело никакого смысла. Ни один Ревизор не должен испытывать подобного к другому Ревизору. Ни один Ревизор не должен испытывать подобного ни к кому. Ни один Ревизор вообще не должен ничего испытывать.

Она была в ярости. Они все потеряли так много возможностей. Нелепо общаться шевелением двух кусков кожи, хлопающих друг о друга, что же до языка… Фууууу…

Насколько ей было известно, за всю историю вселенной, ни один Ревизор, никогда не испытывал ощущения фууууу. Это несчастное тело было полно этих фууууу. Она могла в любой момент покинуть его, хотя… хотя частичка ее не желала этого. Страшное желание продолжать усиливалось с каждой секундой.

И еще она чувствовала голод. Что тоже не мело смысла. Желудок был лишь мешком для растворения пищи. Ему не полагалось приказывать. Ревизоры могут прекрасно обходится молекулами из своего окружения и использовать любой локальный источник энергии. Это факт. А теперь объясни это желудку. Она чувствовала его. Он сидел на своем месте и рычал. Ее начинали волновать ее внутренние органы. Зачем… почему… для чего они копировали внутренние органы? Фууууу.

Это было слишком. Ей хотелось… ей хотелось… высказаться, выкрикнуть какие-нибудь ужасные слова…

— Противоречие! Беспорядок!

Остальные Ревизоры в ужасе уставились на нее.

Но слова не подействовали на мисс Оранжевую. Они больше не обладали той властью, что раньше. Должны быть слова похуже. Ах, да…

— Органы! — закричала она, обрадованная, что, наконец, нашла, то, что искала. — И чего вы… органы, уставились на меня? — добавила она. — Работайте!

— Они разбирают их! — прошептал Лобзанг.

— Таковы Ревизоры, — сказала Сьюзен. — Они считают, что только так можно что-то выяснить о предмете. Знаешь, я ненавижу их. Честно.

Лобзанг покосился на нее. Монастырь не был чисто мужским заведением. То есть, он конечно был им, но никогда таковым себя не считал, просто потому, что идея о женщинах, работающих в нем, не забредала в умы способные мыслить в шестнадцати измерениях. А вот, к примеру, Гильдия Воров отдавала себе отчет в том, что девочки в деле воровства ничуть не хуже мальчиков — Лобзанг сохранил теплые воспоминания о своей однокласснице Стеф, которая могла украсть мелочь из заднего кармана ваших брюк и лазала по стенам не хуже Убийцы. Среди девочек он чувствовал себя как рыба в воде. Но Сьюзен пугала его до дрожи. Словно бы глубоко в ее душе клокотала ненависть, и она готова была излить ее на Ревизоров.

Он вспомнил, как Сьюзен стукнула одного из них гаечным ключом. Тогда она просто хмурилась, словно концентрировалась на некоем задании, которое нужно сделать как следует.

— Может, пойдем? — рискнул он.

— Ты посмотри на них, — продолжала Сьюзен. — Только Ревизор станет разлагать картину на составляющие, чтобы посмотреть, что делает ее произведением искусства.

— Что это там за куча белой пыли? — спросил Лобзанг.

— «Мужчина с большим фиговым листом», — рассеянно сказала Сьюзен, продолжая пожирать глазами серые фигуры. — Они бы разобрали на части часы, чтобы найти «***».

— Как вы узнали, что это «Мужчина с большим фиговым листом»?

— Просто помню, где он висел.

— Вы, э, любите искусство? — решился предположить Лобзанг.

— Знаешь, чего мне хочется сейчас? — сказала Сьюзен, разглядывая занятых Ревизоров. — Мне хочется найти как можно больше оружия.

— Нам лучше идти…

— Эти ублюдки залезут тебе в голову, если ты им позволишь, — продолжала Сьюзен, не двигаясь с места. — Когда ты думаешь «Наверное, есть закон» или «Не я, в конце концов, выдумываю правила» или…

— Я действительно считаю, что нам пора, — осторожно сказал Лобзанг. — И я так считаю, потому что несколько из них поднимаются по лестнице.

Она резко развернулась.

— Тогда чего ты стоишь? — сказала она.

Они миновали еще одну арку и оказались в отделе керамики, которую, не оборачиваясь, пробежали до самого конца. Их преследовало трое Ревизоров. Они не спешили, но в их синхронном шаге звучал какой-то жуткий мы-все-равно-догоним тембр.

— Хорошо, сюда…

— Нет, сюда, — сказал Лобзанг.

— Это не туда, куда нам нужно! — рявкнула Сьюзен.

— Нет, но здесь надпись: «Доспехи и оружие»!

— И что? Ты умеешь обращаться с оружием?

— Нет! — гордо сказал Лобзанг, и только затем понял, что она сказала. — Понимаете, меня учили драться без…

— Может мне меч подойдет, — раздраженно сказала Сьюзен, заходя внутрь.

К тому времени, когда Ревизоры достигли галереи, их число сильно увеличилось. Серая толпа остановилась.

Сьюзен нашла меч среди выставленного Агатианского вооружения. Он затупился от бесцельного лежания, но злость продолжала неровным пламенем гореть вдоль лезвия.

— Может побежим? — Предложил Лобзанг.

— Нет. Они все равно поймают. Не знаю, сможем ли мы убить их, но мы сможем сделать так, чтобы они сами стали желать смерти. У тебя до сих пор нет оружия?

— Нет, понимаете, меня учили…

— Тогда, просто держись подальше, ладно?

Ревизоры осторожно приближались к ним, и это показалось Лобзангу странным.

— Мы не можем убить их? — спросил он.

— Это зависит от того, насколько живыми они стали.

— Но они выглядят напуганными, — сказал Лобзанг.

— Они в человеческих телах, — бросила Сьюзен через плечо. — Человеческие тела. Идеальные копии. А тела вот уже тысячи и тысячи лет не ждут, когда их порежут на куски. Это вроде утечки, ты так не думаешь?

Ревизоры, тем временем окружали их. Конечно, они нападут все сразу, но никто не хотел быть первым.

Трое схватили Лобзанга.

Ему нравилось драться там, в специальных залах. Все были защищены подушками, и никто не пытался убить тебя (а это как-никак обнадеживает). И у Лобзанга неплохо получалось, потому что он был силен в нарезке. Он всегда имел преимущество. А если у вас есть такое преимущество, вам не нужно много мастерства.

Но здесь у него не было преимущества. Не было времени для нарезки.

Он освоил смесь сна-фу и ойдокинь и остальное, что могло пригодиться, потому что ты мертвец, если будешь вести такой бой без подготовки. Хотя серые люди, в любом случае, бойцами не были. Они просто старались схватить и сжать. Даже старушка смогла бы дать им отпор.

Он нанес двоим удары и повернулся к третьему, пытающемуся схватить его за шею. Он скинул его руки, крутанулся, готовясь нанести удар, и остановился.

— Бог мой! — сказал голос.