Ольга Кузнецова - Просто солги

Но мне уже не важно.

…

Я вспоминаю овец, которых так любила рисовать Жи. Маленьких забавных зверюшек с черными кудряшками. Вспоминаю, насколько давно это было. Всего несколько дней назад, но мне кажется, что прошел уже как минимум год. Кажется, что с ее исчезновением что-либо перестало иметь значение. Джо, эта моя "работа", девушки из дома с синими стеклами, стоны за стенами. Теперь это кажется такой мелочью, не стоящим внимания пустяком, который нужно как можно скорее забыть. Который нужно выбросить из головы, из своей жизни. Все это — мусор. Грязный, бесполезный мусор.

Колени подгибаются, точно у пьяной, и теперь я ничем не отличаюсь от этих напомаженных девок. Ночных мотыльков — обитательниц ночного Нью-Йорка. У меня такое же разорванное платье, наверняка потекшая тушь и извращенная ухмылка на лице. Как у маньяка в поисках очередной жертвы.

И впервые в жизни мне удается стать обычной, такой же, как все. И не важно, что все — это лишь небольшой набор проституток. Не важно — только бы больше не чувствовать.

Я не знаю, куда мне идти. Все эти дома с моей-немоей комнатой. Все эти изнасиловавшие мой мозг Ким, Джо, Шон. Короткие имена, при мысли о которых меня тут же начинает тошнить. Но я теперь сильная, а сильным не положено думать о таких глупостях. Я склоняюсь под каким-то фонарным столбом, и меня снова начинает рвать. От нервов, наверное. Краем глаза замечаю: на столбе надпись. В темноте мне едва удается разобрать корявые буквы.

"Жри дерьмо, Джо"

Я знаю, это не про него, не про того Джо, о котором я подумала, но все равно усмехаюсь. Как будто сама это написала.

В очередной раз вывернув себя на изнанку, я брезгливо утираю рот рукавом куртки и быстрым шагом начинаю удаляться от "места преступления". Лучше бы я и вправду кого-нибудь убила.

Медленно, но верно ночные жители начинают покидать слабо освещенные улицы, и вскоре я остаюсь почти одна. Здесь холодно — я чувствую это каждой клеточкой тела. Чтобы согреться, я растираю оледеневшие ладони друг о друга, но это мало помогает — лишь сильнее становится ощущение того, что я вот-вот превращусь в ледышку.

Мне хочется лечь прямо здесь, на мокрый, покрытый осенней грязью асфальт и навсегда заснуть. Закрыть глаза и снова не видеть и даже не чувствовать. Только тишина. Вечная-вечная тишина, которая укутает меня, точно одеялом.

Но что-то внутри меня упорно требует не сдаваться, идти. Даже когда разум начинает отключаться, я все равно заставляю себя двигаться вперед, едва передвигая ногами. Тело потихоньку немеет, а всякая разумная мысль ускользает от меня, как только я пытаюсь уловить ее суть.

В голове звучит только этот чужой, не знакомый мне голос:

"Не останавливайся… Не останавливайся… Не останавливайся…"

Обессилевшая и полумертвая, потерявшая счет времени, я чувствую себя ходячим мертвецом. Девушкой, которой когда-то один псих решил прострелить голову и не промахнулся. Уже готовая сдаться, я облокачиваюсь об стенку какого-то дома, на пыльную грязную витрину, сплошь обклеенную глупыми объявлениями. Бумага приятно щекочет кожу, а в нос тут же ударяет терпкий запах клея.

Внезапно в темноте, прямо перед собой я вижу ее. Вижу даже прежде, чем успеваю почувствовать.

Хочу окликнуть, но неожиданно понимаю — меня она не видит.

Задержав дыхание, я собираю последние силы и пропадаю во мраке. Сразу же следом за ней.

33. "Моя жизнь — это то, чего не избежать. Снова и снова"

Моя жизнь — это один сплошной замкнутый круг, из которого невозможно выбраться. Это события, повторяющиеся снова и снова. Это то, чего не избежать. Возможно, даже то, что будет завтра.

Такое чувство, что меня заперли в беличьем колесе, и мне ничего больше не остается, как безропотно крутить незнакомую окружность.

Но я не хочу этого. Не хочу, чтобы все повторялось. Чтобы один день был похож на предыдущий. Чтобы он начинался в не-моей кровати не-моей комнаты, а заканчивался в незнакомых объятьях.

И все же мои желания никого не волнуют. И все повторяется. Снова и снова.

…

В тот момент, когда я уже думаю, что больше не могу идти за ней, она останавливается и сама облокачивается об стену, как будто тоже больше не может. Как будто я — ее погоня, от которой любой ценой нужно удрать.

Она дышит тяжело, ей не хватает кислорода, и на искаженных чертах лица появляется отражение ее внутренней боли. Ногтями она вгрызается в бетонную стену, точно вот-вот упадет.

Она — единственная, кого бы я не пожелала встретить в этот вечер, и единственная, кого мне встретить удалось. Глупое стечение обстоятельств. Но мне почему-то кажется, что за ней нужно идти как на свет.

Внезапно она поднимает голову и бросает на меня пустой взгляд. Как будто ожидала увидеть. Меня, разорванное платье, облеванную куртку, взъерошенные волосы, расползшуюся тушь. Точно именно такая Кесси — нормальная.

Она улыбается мне неискореженным уголком губ и слегка поднимает вверх ладонь правой руки в знак приветствия. Но ее ладонь дрожит. И вся она трясется, точно в судорогах.

Скрипя от боли зубами, я преодолеваю разделяющее нас расстояние и опускаюсь рядом с ней. Такой же усталой, измотанной, такой же вывернутой наизнанку. Бледная кожа, засохшие почти окончательно зажившие рубцы — она кажется мне самым моим страшным кошмаром.

— Джен… Джен… Что с тобой? — Собрав последние силы, я хватаю ее за плечи, чтобы она не свалилась окончательно.

В темноте чувствуется только наше тяжелое дыхание. Мое — почти отсутствующее и ее — тяжелое, хриплое, мешающее ей говорить. Она запрокидывает голову назад, чтобы хоть как-то остановить текущую из носа кровь.

— Кесси… я… тебя… не ожидала… увидеть. — И даже будучи такой измотанной и полуживой, Джен все равно улыбается, точно это не я когда-то сказала ей, что больше не буду ей помогать. Зная, что в любой момент ее могут разорвать на мелкие части, я ей отказала, а теперь сама вынуждена просить у нее помощи. У этой высушенной, изуродованной бывшей Кимовой невесты.

— Джен, кто это сделал? Просто скажи, кто это сделал? — Мне едва удается говорить, едва хватает сил, чтобы держать ее размякшее тело. Но она как будто не хочет бороться. (Хочет, как я, наверное, упасть на этот мокро-грязный асфальт.)

Чтобы не встречаться со мной взглядом, она слегка поворачивает голову и молчит. Но улыбка на ее лице уже не настоящая — напускная, фальшивая; это то, что она делает уже по-привычке.