Наталья Колесова - Карты судьбы

Парень хмыкнул презрительно.

– Боюсь, для тебя скорее раньше, чем позже…

Я не стал возражать – слишком устал, чтобы щелкать по носу молодых нахалов. Тем более что виноват был я. Юноша опустил глаза на мертвого пса и вздохнул:

– Бедняга! Надо распрощаться с ним по всем правилам.

Он наклонился и, прежде чем я догадался помочь, подхватил и взвалил громадного пса себе на плечи. Я смотрел в его напряженную спину – весил зверюга не менее центнера. Юноша качнулся, но довольно твердо понес пса вниз, в лощину.

Я пошел следом. Пес уже лежал в неширокой протоке между гибких прутьев черного кустарника. Юноша, присев на корточки, придерживал его за лапы и нараспев говорил что-то. Я спустился пониже.

– … и если этот кретин оставил тебе хоть каплю крови, плыви и превратись в рыбу!

Он разжал пальцы и выпрямился. Черная вода качнула пятнистое распластанное тело и поволокла – сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Все и вся в этом древнем лесу были сильнее, чем казались.

– Прощай, Ашур! – вздохнул парень. Я вздрогнул.

– Что ты сказал?

Юноша поглядел на меня снизу и вдруг усмехнулся.

– А что, неплохая идея?

– Какая?

– Назвать свору именами принцев! У меня еще есть Альберт, Артон, Асмур, Анкер…

Он подошел к своей лошади и остановился, перекидывая поводья. Сказал задумчиво и непонятно:

– Но погиб почему-то Ашур…

Легко поднялся в седло и посмотрел на меня сверху: невысокий, гибкий, еще только обещающий расцвести мужской статью и костью. У него было хорошее лицо – славное, несмотря на привычно сдвинутые темные брови и пристальные недоверчивые глаза. Лицо, которому хотелось улыбнуться. Разглядывая меня, он поднял руку, расчесывая пальцами свою взлохмаченную шевелюру.

– Не советую ночевать в лесу, – сказал наконец. – Здесь водятся зверушки пострашнее моих псов.

– Я доберусь к вечеру до какого-нибудь жилья?

– Нет.

– А если верхом?

– Смотря на каком коне, – надменно ответил он.

– На этом, – я свистнул, и Черный огромным призраком вылетел из тени деревьев. Белая кобылка заплясала от неожиданности. Юноша изо всех сил натянул поводья. На его лице была оторопь.

– Вот это да! Откуда такое чудовище?

Я похлопал Черного по изогнутой шее – раздувая ноздри, тот тянулся мордой к кобыле, и в вишневых глазах его тлело пламя.

– Из той страны, где правят боль и страх… – пробормотал я, тяжело поднимаясь в седло.

Юноша внимательно смотрел на меня. Словно узнавал или примеривался перед схваткой.

– Меня зовут Элджи, – сказал неожиданно.

Я помолчал. Знавал я страны, где настоящее имя друга узнаешь только после его смерти… Похоже, этот парень меня не опасался.

– Гордон.

Должен же я как-то называться. Почему не Гордон? Хорошее имя – Гордон.

– Так я успею до темноты?

– Езжай за мной.

Я смотрел в его узкую спину – под атласной изумрудной тканью камзола угадывалась легкая кольчуга. Юноша не оглядывался. Он ехал и напевал странную песню:

Ты мог бы быть моим отцом, Но предпочел стать братом. И был твой сон моим концом – Не мы в том виноваты…

– Мой дом, – просто сказал Элджи. Я вскинул глаза. Серый камень, мох и плющ, узкая бойница и зубец стены… С первого взгляда замок казался необитаемым. Но навстречу из темноты выступил рослый человек, подхватывая поводья, остро, как клинок, блеснул его взгляд, и я понял, что живущие здесь всегда настороже. Оно и к лучшему – если уж их мальчишка имеет дурацкую привычку подбирать в лесу всяких подозрительных бродяг…

– Ну как, нравится?

Я кивнул, умолчав о том, что сейчас был бы рад любому крытому сараю и охапке сена под свой старый бок.

Во внутреннем дворе нас атаковали братья Ашура. Я беспомощно стоял посреди фыркающего и сопящего пестрого кольца, от всей души надеясь, что эти твари – просто псы и не умеют читать мысли, иначе бы живо прикончили убийцу своего брата. Когда по приказу хозяина они, наконец, оставили меня в покое, я вздохнул с огромным облегчением.

Дюжая служанка таскала на дубовый длинный стол блюда, которыми могли накормить всех обитателей этого маленького замка. Элджи ел мало, но с интересом наблюдал, как я занимаюсь опустошением его запасов. Закончив, я откинулся на спинку кресла и отпил золотистого вина – погреба в замке были отменными.

– Идем, Гордон. Тебе приготовили ванну.

Ванну? Хм-м, ванну… Если поднапрячься, то можно вспомнить, что же это такое.

Я шагнул в тепло, и мои больные кости сразу заныли. Начал раздеваться; добравшись до штанов, обнаружил, что Элджи не сводит с меня глаз. Изукрашенная шрамами шкура не очень-то подходила для того, чтобы ею любовались дети. Я расстегнул и бросил на скамью тяжелый пояс.

– Ты тоже будешь мыться?

– Где тебя так?

– Повсюду…

– Люди или звери?

– Все понемногу.

Кряхтя, я стянул сапоги. С наслаждением ступил босыми ногами на прохладный каменный пол.

– Если хочешь, – сказал Элджи нерешительно, – пришлю тебе Мэгги. Ту служанку. Она тебе, кажется, понравилась?

– Люблю крупных женщин, – пробормотал я. – И некрупных тоже. Не хватит меня сегодня на твою служанку, Элджи. И ты бы тоже шел отсюда…

Он вспыхнул.

– Я вовсе не…

– Я понял, – кивнул я, с наслаждением погружаясь в воду. – Ты просто любуешься моей татуировкой. А я просто стеснительный, Элджи…

И все забыл. Я рычал, фыркал, кряхтел, ворочаясь в громадной медной лохани, – чуть ли не хрюкал, как свинья в заветной луже. Грязь, казалось, веками наросшая на моем больном усталом теле, слезала вместе с лохмотьями кожи.

Элджи что-то бросил в воду: я потянул носом – слишком тонкий… весенний запах. И белоснежная пена ласкала мои плечи и грудь нежней, чем девичьи ладони…

Скажу честно – не помню, чтобы я сам выбирался из этого теплого душистого капкана. Очень живо представляю себе картину: меня – мокрого, размякшего, огромного – вытаскивают в четыре пары рук и тащат по бесконечным коридорам. А потом я падаю во что-то мягкое, свежее – и окончательно засыпаю…

– Эй! – сказал Элджи весело. – Гордон! Уже вечер!

Я почувствовал, что мои губы буквально сводит судорогой от попытки улыбнуться, но даже то, что мне захотелось это сделать, было хорошим признаком. Повернувшись на бок, я обнаружил перед собой кувшин с пивом и аппетитную баранью ляжку. Элджи устроился в кресле у камина и наблюдал за мной с довольной улыбкой. Покончив с бараниной, я отсалютовал ему тяжелой кружкой с пивом. Камин горел ярко, жарко и оттого темнота за окнами была еще непроглядней. В лесу шел дождь. И даже с громом.

Хотя этот гром скорее походил на рев приближавшегося урагана: он налетел – задребезжала посуда на столе, застучали дверцы резного шкафчика, дрогнули, казалось, стены самого замка – и снова стих. Я проглотил застрявшее в глотке пиво и вопросительно взглянул на Элджи.