Никому и никогда - Loafer83
Как и обещал тот мужчина без имени, пришла его жена, невысокая веселая женщина со смешными пухлыми руками. Она много болтала, открывая жизнь подземного царства во всей красе и с легкой долей юмора. Она как раз и была гномом, совершенно не обидевшись на вырвавшееся у Альфиры сравнение. Они все были чем-то похожи на сказочных персонажей: в основном низкорослые и крепкие, мужчины почему-то гораздо красивее женщин, многие постоянно спешили, суетились и шумели, не хватало еще колпаков и кирок на плечах. И как бы не казалась серой жизнь в этом странном мире, он был на удивление схож с наземным, оставшимся слишком далеко и слишком близко, чтобы не считаться с ним. Ни Максим, ни Альфира, переглядываясь молчаливыми вопросами, не могли понять, что на самом деле с ними произошло, но самое интересное, что они совершенно не волновались. Максим заражался уверенностью от Альфиры, что с Юлей и Ильей все в порядке, и ему этого было достаточно. Любые вопросы, которые он привык ставить сам себе, натыкались на бетонную преграду, построенную мозгом, запершимся в крепости, готовый выдержать осаду здравого смысла сколь угодно долго. Атаки войск здравого смысла и критического мышления продолжались уже без его ведома, откатываясь волнами по нервам и мышцам, вызывая легкий озноб и покалывание во всем теле. Альфира просто ни о чем не думала, во все глаза и уши впитывая информацию, как настоящий ученый-исследователь и естествоиспытатель, нашедший новую форму жизни или впервые прочувствовавший действие радиоактивного излучения, не зная о его вреде и коварстве. Ее надо было останавливать, а то Альфа начинала забрасывать вопросами, забывая обо всех предостережениях и напутствиях. Им придется молчать всю дорогу, иначе с первых же фраз их раскусит добровольный шпион или не в меру любопытный гном, гоблиты старались помалкивать, инстинктивно дорожа своим статусом.
Веселая женщина так загримировала Альфиру, превратив молодую девушку в уставшую женщину с серым лицом и черными синяками под глазами. Когда Альфира увидела себя в крохотном зеркале, то чуть не выронила его из рук, испугавшись, как же она стала похожа на свою тетю. В довершении образа под куртку робы ей нашили подушку, и Альфа стала чуть-чуть беременной. С Максимом было проще: несколько синяков на скулах и фиолетовый фингал под глазом, руки пришлось выпачкать в машинном масле до тех пор, пока оно не впиталось в кожу и под ногти. Альфире пришлось вспомнить, как надо грызть ногти, чтобы они поломались самым причудливым образом. Получилось два чучела, можно было и не делать скорбные мины, грим успешно камуфлировал. Оказалось, что гримерша и правда работала гримершей в детском театре, где в основном ставили спектакли о животных, которых никто никогда не мог видеть живьем, но детей это не смущало. Дети всегда остаются детьми, и правдивость, и рациональность взрослого мира мало интересует живые умы, лишенные сетей и цепей правил морали, нравственности, общественных законов и страхов быть другим, выделяться и заслужить осуждение общества. А прав ее лишили за сезон скетчей, в которых она и еще две не менее веселые женщины, пародировали давно умерших вождей, представляя их не гигантами мысли и отцами всего и вся, а простыми и очень смешными людьми, со своими пороками и слабостями, так похожими на обыкновенного гоблита или гнома. Портреты вождей висели на почетном месте, и смеяться над ними не разрешалось публично, для всего остального был шлакопровод.
Когда она назвала этот термин и показала общий для всех сборник видосиков и мемасиков, куда сливалось все, что снимали, записывали, подсматривали или целенаправленно сливали инспектора для народа, чтобы те могли «проржаться и успокоиться», почти официальный термин, Максим очень долго смеялся. Но, несмотря на кажущуюся свободу слова в этом отстойнике контента, инспектора мониторили крамолу, вылавливая совсем заигравшихся, и методично, без привлечения ненужного внимания, наказывали. В основном лишали прав, переводя в гномы, которые не могли больше ничего отправлять роботу сборщику контента, но могли продолжать смотреть и осуждать. Там была кнопка в виде большого пальца, давящего на столе зловредную букашку, и чем больше ролик или запись набирала осуждений, тем выше в рейтинге находилась. Максим рассказал, что подобный принцип продвижения и наверху, что лучше продвигается тот контент, который вызовет наибольшее число гневных комментов и дизлайков.
У каждого гоблита и гнома был свой личный гаджет. Они называли его паспортом, но на деле это был массивный складной планшет, состоявший из двух частей. По центру экрана широкая щель, были видны крепкие петли, конструктор даже не старался сохранить целостность развернутого экрана, отдав предпочтение надежности. Два экрана работали независимо: на левом была важная и очень важная информация от инспекторов о новых указах и распоряжениях, а когда нечего было выкладывать, по кругу постили статьи и ролики о Великих Вождях Лучших из времен. Все и всегда в этих материалах писалось с большой буквы, ибо по-другому говорить о ВЕЛИКОМ нельзя! На правом экране был шлакопровод и почта, больше напоминавшая стилизованный под телеграммы мессенджер. Каждый имел право отправлять не более тридцати трех сообщений в день, не превышающих двести пятьдесят три знака, за остальное надо было платить за каждую букву, как в советских телеграммах. Поэтому все писали сжато и без пробелов, обозначая начало нового слова заглавной буквой. Получалось примерно так: «ПрНСдЗч2578956354», что означало: «Пришельцы на складе запчастей «…». По номеру можно было легко проложить маршрут, каждая комната, каждое помещение подземелья имело уникальный номер, и имплант подсказывал гоблиту или гному маршрут, подбирая оптимальный, оценивая эмоциональное состояние человека. Если человек волновался, то имплант вел его коридорами, где было меньше всего людей, а то и предлагал подождать до следующего дня. Спокойным прорабатывался самый короткий маршрут, заказывались места в поезде или грузовых тележках, часто перевозящих людей в одном прицепе с грузом, заодно и подстрахуют незакрепленный груз.
В тоשּׁ 200 шлакопровода в первых строках висело видео с Юлей. Максим, просмотрев его в первый раз, зажмурился, не веря,
