Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

— Ты не можешь так говорить! — снова вскинулась, размахнув крылья, Змиулания, и царевна могла бы поклясться, что возмущение той было искренним. — Я в жизни своей не съела ни одного другого разумного существа! У меня даже мысли такой быть не могло!

— Ты их просто приносишь на растерзание другим! — обвиняющее прищурилась и подалась вперед Серафима, воинственно уперев руки в боки.

— Ну вот, ты опять начинаешь, — устало опустилась на пол и положила головы на крылья Змиулания. — Давай не будем об этом говорить. Иди лучше отдыхать, лукоморская царевна. Неизвестно, что ждет тебя здесь наутро. То, что ты дожила до сегодняшнего дня, совсем не значит, что ты доживешь до дня завтрашнего.

— Умеешь ты успокоить и приободрить, — криво усмехнулась Серафима. — Ну, ладно, большое и разумное существо, спокойной ночи. Если утром будет рейс на Лукоморск, не забудь меня разбудить.

— Спи спокойно, маленькая неразумная человеческая девушка, — грустно улыбнулась в ответ в темноте Змиулания. — Я должна тебя охранять, а не будить…

Утром, чуть свет, Серафима была уже на ногах. Поплескав в лицо холодной водой из тазика в туалетной комнате — вода сочилась здесь из стены, и за ночь набежало прилично — причесавшись и одевшись на скорую руку, она стала ждать от жизни чего-нибудь еще.

Хорошо, если это будет завтрак.

Через пять минут за дверью раздался скрежет отодвигаемого засова, дверь распахнулась с гулким бумом, и в комнату, сопровождаемый солдатами, торжественно вступил первый царский советник Зюгма.

— Его величество царь Костей приказали привести на завтрак царицу Елену, — важно объявил он, не уточняя, кто чем или кем будет завтракать, и стал ждать обмороков счастья, восторженного визга, истеричных изъявлений благодарности или хотя бы большого человеческого спасиба.

Но дождался лишь высокомерного взгляда в своем направлении.

— Доброе утро, господин… советник. Скажите пожалуйста, вас когда-нибудь учили стучаться перед тем, как войти в комнату дамы? А здороваться?

— Но я… Но у меня… Но вы здесь… Я не обязан… — надув щеки, попытался объяснить он провал в своем воспитании, но, встретившись взглядом с царевной, моргнул, сглотнул и кивнул головой — то ли кланялся, то ли подтверждая, что все-таки учили. И выговорил:

— Доброе утро. Вы гото…

Но это было еще не все.

— Советник, вы должны знать, скажите мне: где у вас тут обувной шкаф? Я его не нашла, — изящным жестом царевна обвела свои апартаменты, демонстрируя наглядно непростительно-полное отсутствие какой-либо мебели, содержащей такую прозаичную вещь, как обувь.

— Обувной шкаф?.. Обувной шкаф?.. Но тут никогда не было обувного шкафа! — развел руками толстенький человечек.

— Тогда передайте его величеству, что я на завтрак прибыть не могу, потому что я не могу ходить босиком по замку как какая-нибудь прачка. До свидания.

Серафима холодно отвернулась, давая понять, что аудиенция окончена.

— Босиком?.. Босиком?.. — Зюгма представил себе, как он передает слова Елены царю, ноги его подломились, как уже отрубленные, и он грузно опустился на ковер. — Но почему вы вчера не сказали… Не попросили…

— Это ВЫ должны были спросить и предложить, милейший. Запомните на будущее: царицы не просят. Царицы получают. А теперь ступайте.

Серафима подошла к окну и стала внимательно разглядывать что-то во дворе, как будто в комнате, кроме пыли, ничего уже не было.

— Нет-нет! — советник, пыхтя и обливаясь потом, несмотря на прохладное утро, быстро стащил с себя сапоги — коричневые, грубой кожи, до колена, только шпор не хватает — и с неуклюжим кособоким поклоном поставил перед собой. — Пожалейте! Окажите милость! Соизвольте надеть, ваше величество, осчастливьте недостойного! Они почти совсем новые! А к обеду — я клянусь! — у вас будет полный шкаф любой обуви, какой только захотите!..

Если бы это были какие-нибудь ботинки, полусапожки или туфли — они полетели бы в дарителя мигом.

Но это были сапоги. С подкованным каблуком и утяжеленным носком. Прошитые. С многослойной подошвой. В случчего — вещь незаменимая, не в туфлях же бороться с мировым злом!

И царевна решила смилостивиться.

— Хорошо. На первый раз прощаю. Но если вы не сдержите свое обещание, я буду очень недовольна. И свои объяснения вы будете давать уже его величеству.

— Все исполню, — умудряясь угодливо кланяться, не вставая с пола, Зюгма подвинул сапоги поближе к Серафиме. — Извольте-с…

Сапоги оказались немного великоваты, но после целого дня с босой ногой на это можно было и закрыть глаза.

До обеда.

Она демонстративно бросила под ноги Зюгме оставшуюся со вчерашнего дня в одиночестве левую туфельку — чтоб с размером не промахнулся — и приподняла подол шелкового платья, с удовлетворением оглядев слегка порыжевший кожаный носок трофейного сапога.

— Пойдемте, — милостиво кивнула царевна и сама пошла вперед — задрав нос, полуприкрыв глаза — как пава поплыла, сопровождаемая со всех сторон бесстрастными солдатами Костея, только подковки клацали о камень пола. Увидь ее сейчас настоящая Елена Прекрасная — расплакалась бы от счастья.

Серафима едва заметно ухмыльнулась. Если она не была образцово-показательной царской дочкой, это еще не значило, что она не знала, как ей быть. "Вам была нужна Елена? Ну так спасайся, кто может," — с мрачным удовлетворением хмыкнула она и добавила про себя же: "Ишь, как советничек-то расстилается-прогибается. Значит, вчерашнее представление Костей проглотил и не поморщился. Ну, что ж. Тогда сегодня его ждет второй акт."

Обеденный зал замка Костея был огромным, гулким и сводчатым, как пещера, и приблизительно таким же уютным. Узкие бойницы-окна терялись под потолком в полумраке, не пропуская даже самые энергичные солнечные лучи через свои покрытые пылью веков стекла. Черные — то ли от времени, то ли от копоти — неровные стены были девственно свободны от украшений и картин, обычно наперебой наводнявших такие помещения во всех виденных ей до сих пор замках. Дальний конец длинного темного дубового стола, окруженного стульями, как дохлая гусеница — муравьями, терялся где-то в темноте и пространстве, и если бы не пара канделябров со странными свечами, горевшими неестественно ровным белым светом, мимо ближнего конца тоже можно было бы пройти и не догадаться о его существовании.

Если бы Серафиме сказали, что по ошибке ее привели в морг, она бы не удивилась.

Накрытый то ли новой простыней, то ли старой скатертью освещенный конец стола приютил несколько престарелых тарелок, блюдец и чашек, переживших свои сервизы.