Андрэ Нортон - Знак кота

Я наблюдала за прибытием Хинккеля из слухового оконца и сразу заторопилась вниз, открыть прежде, чем он постучит. Манкол застыл за прилавком. Я в очередной раз задумалась над тем, что знает этот старик, о чём догадывается. С первых шагов в этом доме я поняла, что он безгранично предан Равинге.

Вошёл Хинккель, следом — Мурри. Задев подол моей юбки, вперёд выбежали наши три котти. Я подняла руку, приветствуя человека, они же обнюхали песчаного кота, касаясь его носами.

На ладони, поднятой в ответном приветствии, я заметила чёрное пятно, почти полностью покрывавшее ладонь. Клеймо, пометившее плоть. Он переменился и в другом. На узком лице появились новые морщины, от него исходило странное ощущение силы, силы, которую он познал и которой овладел. Я уже встречала такое в моей жизни с Равингой. Этот юноша побывал в очень необычных местах и там его отковали заново.

— В этом Доме ты желанный гость. У очага садись без опаски. Знай, что под этой крышей все — твои друзья, — механически произнесла я формулу приветствия.

Он улыбнулся, и улыбка стёрла с его лица это новое выражение силы.

— Да славится этот Дом. Принимаю предложенное от всего сердца, — последние слова ответа показались мне больше, чем простой формальностью. В них прозвучала теплота, говорившая, что он в самом деле нашел здесь добро и уют.

Дверь уже укрыла нас ото всех любопытных глаз… не знаю, почему мне пришла в голову именно эта мысль. Сколь невинной ни была наша встреча, мне казалось, что стражники не должны видеть этого.

И снова, как в прошлый раз, я отвела его в приготовленную комнату. Когда он отложил в сторону посох, я лучше рассмотрела этот знак у него на ладони — голова леопарда. Я не знала, что это означает, — может быть, это был знак того, что пока он с триумфом преодолел все поставленные перед ним препятствия.

Его кифонг стоял у стены, он нагнулся за инструментом, провёл пальцами по струнам.

— Хорошо и искусно настроено, — он снова с улыбкой посмотрел на меня. — Благодарю тебя, Алитта.

Я пожала плечами. Как всегда, рядом с этим человеком я чувствовала себя скованно и неуютно и не понимала, зачем Равинга так тесно вплетает его в свою паутину. Хотя его и не сравнишь с молодыми воинами из Великих Домов, он выглядел довольно симпатичным. Но какое мне было до него дело? Я уже по горло наелась всеми этими высшими мира сего, блестящими юношами, не то что он, и под своей сверкающей мишурой все они оказывались совершенными пустышками.

— Хороший инструмент заслуживает внимания, — ответила я со всем безразличием, на которое была способна. — Моя хозяйка выйдет к нам позднее, она работала допоздна.

Он кивнул, и я попятилась из дверей, пропустив внутрь Мурри, и поспешила на кухню, решив приготовить такие блюда, что как следует подкрепят Равингу после её долгой работы и насытят наших гостей, о значении которых в нашей жизни я никак не могла догадаться.

Глава двадцать седьмая

Лучи света от лампы падали на поверхность стола. Забавно, но казалось, что даже они радуются мне. В этой комнате я чувствовал себя как дома — хотя девушка, сидящая у очага, по-прежнему смотрела на меня весьма холодно. Зато всё остальное радовалось мне, и я ощущал тепло, идущее не снаружи, а изнутри.

Если Алитта встретила меня с прохладцей, то Равинга, напротив, очень душевно, и, рассказывая историю своих приключений, я обращался больше к ней. На скамье за другим концом стола сидели три чёрные котти, с таким видом, как будто они понимают каждое сказанное мной слово, а может быть, они каким-то образом разузнали всё у Мурри, который привольно растянулся на полу.

Кифонг покоился у меня на коленях. Время от времени мои пальцы касались струн, извлекая из них одинокие звуки. Не сразу я догадался, что подражаю барду, рассказывающему какую-то историю.

Мой рассказ затянулся до глубокой ночи. Кукольница накормила меня сытным ужином, и рядом со мной стоял сосуд с соком фексы, чтобы смачивать горло, пересохшее от долгих речей. Я обратил внимание, что Алитта покинула своё место у огня и села на скамью, рядом с котти.

— Итак, я прошёл все эти испытания и прошёл удачно, — завершил я.

— Прошёл, — эхом откликнулась Равинга. — Осталось только завоевать корону.

Я всё время пытался не думать об этом, потому что прекрасно знал — последнее испытание будет самым изощрённым и тяжёлым. Я не представлял даже, как вообще можно дотянуться до короны среди этих качающихся, острых, как сабли, пластин, висящих на разной высоте. И теперь у меня по коже пробежал холодок, хотя в комнате было тепло.

Каждое из испытаний грозило смертью. Я думал, что давно уже свыкся с этим. Сейчас же обнаружил, что страх снова ходит за мной по пятам. Я опустил арфу на стол и взглянул на ладони, на которых оставил свой знак Страж. А потом меня словно подтолкнуло нечто, лежащее вне моего понимания, и я обеими руками стиснул медальон, висевший у меня на груди.

Равинга поднялась и, не проронив ни слова, вышла, оставив меня наедине с тем, что я весь вечер пытался отогнать от себя, — с подтачивающим душу, ослабляющим тело страхом. Шанк-дзи и остальные, кто уцелел, ещё не вернулись. Мне придётся ждать их, и если всё это время меня будет сопровождать страх…

Кукольница вновь возникла из полумрака, окружавшего стол, освещенный лампой. Она положила на стол посох, но не такой, как тот, что сопровождал меня во время странствий. Не верный товарищ и грозное оружие пастуха. Этот посох служил символом власти, власти…

Посох был выкован из золота, и почти во всю длину его обвивал узор из драгоценных камней. Рубины Сноссиса, топазы Аженгира, сапфиры моего народа, отличительные символы всех пяти королевств сплетались в этих завитушках и спиралях. А венчала посох фигурка сидящего песчаного кота, тоже из золота, и сияние кошачьих глаз затмевало блеск всех других камней. Такой посох подобал Императору, это был императорский посох!

Я ошеломленно уставился на него. Посох был выполнен столь искусно, словно над ним трудились руки моей сестры — а до сих пор я думал, что никто не в силах превзойти её искусство. Я протянул к нему руку, но почему-то не осмеливался коснуться его — он, должно быть, предназначался не мне.

Равинга словно прочитала мои мысли.

— Он твой, Клаверел-ва-Хинккель. Или скоро станет твоим.

— Почему? — страх, леденивший мне кожу, вдруг усилился во стократ. — Кто я такой, чтобы стать Императором? Я даже не воин, я всего лишь пастух, слуга в доме своего отца.

Я не хотел заглядывать вперёд. Я не смел опираться на то, что, как мне казалось сейчас, было всего лишь выдумкой.