Александр Золотько - Слепцы

Хорек осторожно приоткрыл глаза – серая пелена. Непонятные светлые пятна. Хорек поморгал, пытаясь восстановить зрение. Потом сообразил, что его чем-то накрыли. Овчиной и накрыли. Не плотно, чтобы не задохнулся. Шерсть защекотала лицо, полезла в нос, когда Хорек попробовал повернуть голову к свету, в затылке усилилась боль, а рассмотреть ничего не получилось – только свет. И, кажется, небо. Длинные пряди черной шерсти на ярко-голубом.

Залаяла собака, кто-то прошел мимо Хорька, скрипя снегом.

Раздался крик: уже знакомый хриплый голос орал на какого-то растяпу, не умеющего толком кобылу запрячь. Послышался звук оплеухи.

И снова – лай собаки. И не одной. Несколько здоровенных собак надрывали горло неподалеку. На них прикрикнули, щелкнула плеть, взвизгнула собака, и лай прекратился.

Долгий протяжный скрип, двойной. Открыли ворота. Дробно простучали копыта. Один конь, второй.

– Помогите! – напряженным голосом сказал кто-то совсем рядом с Хорьком.

– Эк тебя угораздило! Глубоко вошла?

– Да нет, кажись, под самой кожей. Я заметил, пригнулся. Если бы не это – получил бы стрелу в бок… Да осторожнее ты… – человек застонал. – Не тяни.

– Придется резать тулуп.

– Режь.

– Да что вы тут возитесь, в дом идите. И скорее! Мало ли чем стрела может быть намазана! – вмешался третий голос. – Что на дороге?

– На дороге… На дороге пусто, – сказал раненый. – До самого моста – пусто. Люди из города мало едут. А вот как назад двинулся, кто-то стрелу из лесу и пустил. Я и не заметил, кто. Только пригнуться успел…

– В дом иди. Быстренько только, понять хочу, ты с дозором пойдешь или кого другого посылать.

– Я…

– В избу, стрелу вынуть и перевязать. Потом скажешь.

Этот третий голос звучал уверенно. Рык похоже говорил, когда раздавал приказы ватажникам. Такому голосу возражать не хочется. Привык человек приказывать, сразу понятно.

– Выезжаем?

– Да, – ответил уверенный голос.

– А как же лучник в лесу? Может, прочесать?

– Мы не можем мешкать. И так из-за погоды потеряли два дня.

– А лучник?

– Ночью нужно было его брать, чего охрана прозевала?

– Четыре человека, четверо саней… Эти свистели, предупредили, наверное…

– А сами вы понять не могли, что эти, убегая, свистели не просто так? Не могли сообразить? Ладно охрана – они об этом не думали, им это не нужно, но ты? Ты же мог сразу отрядить десяток темных на поиски? К утру все бы и очистили… А теперь… Сам пойдешь в лес?

– Возьму свой десяток…

– А с кем я пойду в долину? Мне там каждый понадобится. Каждый. И темный, и светлый. Мальчишка где?

Хорек напрягся – это о нем. Ясное дело – о нем. А те двое, значит, о ватажниках говорили. Выходит, что Рык, Враль и Кривой живы? Ушли той ночью? Молодец Полоз, предупредил… Если бы молча бежал, может, и смог бы скрыться, но тогда в засаду попали бы остальные.

– Мальчишка тут. – Снег скрипнул совсем рядом, яркий свет ударил Хорька по глазам, заставил зажмуриться. – Лежит, подслушивает…

Хорек открыл глаза: на фоне неба темнели два силуэта, солнце стояло у них за спиной, слепило и не давало рассмотреть лица.

– Сколько вас было? – спросил тот уверенным голосом. – Сколько?

Хорек закрыл глаза и отвернулся.

«Сейчас ударят, – подумал он. – Или начнут пытать. Я выдержу, – сказал себе Хорек. – Выдержу».

– Возле постоялого двора вас было девять человек, – сказал тот же голос. – Одного вы похоронили возле тракта. Остается восемь. Четверо пошли к задним воротам, четверо – к передним. Значит, осталось четверо. Не больше. Тебе нечего скрывать. Я даже знаю, что вы из Камня, что идете за нами от самого города. Так?

Хорьку захотелось что-то сказать, обидное, такое, чтобы проняло до самых печенок этого уверенного мужика. У Враля бы точно получилось. И у Рыка, наверное. А Хорьку что-то ничего не приходило на ум. Только билось сполохами одно и то же – будут пытать. Сейчас. Прямо сейчас.

И прямо сейчас он поймет, сможет ли выдержать.

Кривой говорил, что никто не выдерживает, к любому можно найти подход. Нужны только время и сноровка. Понять нужно, кто чего больше боится. Одни утром лучше боль терпят, другие – к вечеру… Один терпел, когда ему кожу с ног сдирали, а как только чуть-чуть прижгли, сразу все и выложил.

А Хорек… Он и сам не знает, чего больше боится. Опозориться боится. Боится сломаться и все рассказать…

– Хорошо. Можешь молчать. У нас нет времени с тобой разбираться. Доберемся на место – поговорим. Сейчас посадите его на передние сани, рядом с возницей. Когда будем по лесу ехать – поставьте. Привяжите к чему-нибудь, пусть его хорошо будет видно. И шапку снимите, чтобы сразу узнали.

С Хорька стащили овчину, вытащили из саней. Большие сани, двойная упряжка. И кони крупные, сытые, ухоженные…

Два мужика в полушубках подхватили Хорька под руки, волоком протащили мимо нескольких саней. Хорек не сразу спохватился – поздно стал считать; насчитал пять длинных, крытых кожей по дугам, будто фургоны, саней. Возчики уже держали вожжи в руках, пар от дыхания поднимался кверху, растворялся в солнечном свете.

Хорька подтащили к передним саням, забросили на передок. Поставили, один из мужиков вскочил следом и прикрутил руки и ноги Хорька к передней дуге саней веревкой.

– Холодно, – сказал Хорек, когда с него стащили шапку.

– Потерпишь, – бросил мужик и спрыгнул с саней.

Ворота были прямо перед лошадиными мордами. Двое молодых парней при мечах стояли возле створок.

Хорек покрутил головой – теперь он был выше саней, и ему были видны дома, стоявшие поодаль, сани, вытянувшиеся по улице вдоль домов, тын с несколькими дозорными вышками, охватывающий весь поселок.

Домов было, может, с сотню, из труб у всех шел дым, тянулся столбами к морозному небу. Из-за домов появились конные, двинулись шагом вдоль саней, один-два-три-четыре… – два десятка всадников в одинаковых белых полушубках, серых шапках, с копьями и луками в колчанах. За спиной у каждого висел круглый щит. К воротам подъехало пятеро, другие остались возле саней, справа и слева.

Налетевший ветер пошевелил волосы на голове Хорька. Сзади донесся крик, парни возле ворот уперлись в створки – те разошлись со скрипом. Хорек думал, что первыми поедут конники, но они остались на месте; мужик в тулупе и лохматой шапке из овчины поднялся в сани, сел возле Хорька, отвязал вожжи и тронул лошадей.

Сани дернулись и поехали.

Его везут первым, понял Хорек. Чтобы видели ватажники, чтобы не вздумали стрелять.

Когда сани выехали за ворота, двое конных догнали их справа и слева; тот, что справа, держал копье склоненным почти к самому лицу привязанного Хорька. Все понятно. И ватажники поймут.