Марек Гот - Я не люблю пятницу

Блок задумчиво закусил нижнюю губу.

— Скажу. Почему нет? Возможно, это огромная глупость, может — нет. Но в одном я уверен абсолютно точно: и для Лимбы, и, главное — для Земли второго такого шанса не будет много тысяч лет.

— Почему?

— Из старых сотрудников остался только я и мое время на исходе. В свое время я подтверждал курс долголетия каждые пять лет и делал это в течении очень долгого времени. Запас прочности у меня оказался поболе, чем у других, но все‑таки не безграничен. Так что мне осталось лет десять, а может и того меньше. Если бы я возобновил курс, то протянул бы больше, но тут нет необходимых препаратов. После того, как я умру, никто не будет знать, где находится проход. Вы открыть его не сможете. Люди с Земли… Их мало, они раздроблены и сейчас их волнуют совсем другие проблемы. Вы поможете выжить им, они помогут вам. Может, они захотят перебраться сюда, потому что там жить невозможно. Так что я помогу. Мы отправляемся завтра утром.

— В смысле, уже сегодня?

— Нет, завтра. Сегодня у меня здесь дела.

— Куда мы направляемся? В Лиа Фаль?

— Да, но там мы долго не задержимся. Нам нужно попасть на побережье — в Марракеш или Вейонес. Конечно, удобнее было бы отправиться сразу в Карт Луг, но у меня остались кое–какие дела, которые необходимо завершить.

— Может стоит воспользоваться сиутскими порталами? Вышло бы намного быстрее.

— Нет. Никогда не связывайтесь с вампирами. Без крайней необходимости никогда не связывайтесь. Отправимся по отдельности. В Лиа Фаль остановитесь в Центре. Гостиница "Золотая мышь". У вас есть деньги?

— Ну–у…

— Возьмите, — тяжелый мешок опустился на стол. — За пятьсот лет сколотить состояние смог бы даже ленивый. Не ищите меня в столице — я сам вас найду. Опасайтесь Стерна — он серьезно настроен на поиски и не отступится.

— А остальные?

— Чепуха. Они больше свои проблемки решают и делишки улаживают. — Блок взглянул на часы и резко встал. — Все. Мне пора.

Он открыл дверь, обернулся, отыскал меня глазами и улыбнулся.

Некоторое время мы думали каждый о своем. Первым молчание нарушил я:

— Не подумайте, что я жалуюсь, но я ожидал от этой встречи большего.

— Что? — Виктор поднял голову.

— Да так, ничего… Что будем делать с Квинтами?

— Отправим их домой к папочке.

— Их папочка пропал без вести.

— Я‑то тут причем? Мы же не можем тащить их в другое измерение. Пусть едут к родственникам. У них есть родственники?

— Понятия не имею. А Фрай?

— Он тоже не инвалид. Устроится как‑нибудь. К тому же он неплохо заработал на этом путешествии.

— Если бы не Блок, то вам самим ужинать было бы не за что.

— Ошибаетесь. Это Фаро и здесь у меня денег столько, сколько мне нужно.

Я это знал, но мне хотелось уязвить Виктора. Полина была права — он одержим и ему на всех наплевать. Фрай, Алиса, Альф… если бы мы их потеряли по дороге, он бы и не заметил. Я устало поднялся из‑за стола.

— Пойду навещу Юла.

— Постойте, нам еще надо…

— Это вам надо, Виктор. Вот и занимайтесь, чем вам там надо, а я пойду навестить Юла. — Я прихватил мешок с золотом. — Это в счет оплаты моих услуг.

Мне казалось, что Карелла станет возмущаться, но он смолчал. На улице было уже совсем светло.

***

По дороге к Юлу я все хорошо обдумал. Ну его к черту, этого Карелла с его порталами! Он нанимал меня, чтобы я отыскал человека? Хорошо! Человека я отыскал. Все. Пусть ищет нового мальчика себе на побегушки. Пусть сам разбирается в своих отношениях с Полиной. (Она, по–моему, до сих пор ничего ему не сказала.) Чародейка тоже хороша — кроме утраченных способностей ее вообще ничего не волнует. А мне казалось, что у них с Алисой весьма задушевные отношения. А Алиса? Тоже мне подвиг — раненого до шлюпки дотащила! Что мне теперь — присягу на верность ей принимать? Бла–бла бла… покуда не разлучит нас смерть. Ага! Деньжищ у нее с братцем куры не клюют, так что не пропадут, думаю. Может, навещу как‑нибудь Альфа на его ферме. На лошади покатаюсь.

Отдам Юлу половину денег, а со второй половиной переберусь на ту сторону гор. Там Большой меня не достанет. Осяду в Лиа Фаль. Или уеду вообще на край географии — в Фортенсберг или Ванборо. Куплю небольшой бар и буду сам себе хозяин. Как Юл. А может и Юла с собой сманю. Какая ему разница, где продавать пиво. Юл согласится — он же понимает, что здесь мне оставаться нельзя. Марта, наверное, против будет, но Юл с ней управится. А я ей пообещаю жениться. И женюсь. И детей заведу, чтоб Марта их нянчила. А если мой папаша захочет внуков увидать, то пусть сам меня ищет. А не захочет — пусть валит на свою Землю. Тоже мне — цаца какая выискалась. Всю жизнь без него прожил и дальше как‑нибудь управлюсь. Я мысленно усмехнулся — впервые за двадцать восемь лет я начал строить планы дальше, чем на сегодняшний вечер

Все эти планы рухнули буквально в какую‑то долю секунды.

До "Овцы и мельницы" я добирался не главной улицей, а закоулками, и поэтому сразу и не понял, что я уже на месте. "Овцы и мельницы" не было. Вместо нее на булыжной мостовой было черное горелое пятно, посреди которого торчали две обгоревшие стены с куском перекрытия. В первый момент я не поверил своим глазам, подумал, что свернул куда‑то не туда, попал не в то место, не на ту улицу. Но улица была та — об этом свидетельствовала табличка с двумя кривобокими желудями, висевшая на стене соседнего дома. Леви Мелт отказался платить полтора дайма художнику, которого прислал муниципалитет, и, чтобы не быть оштрафованным, сам нарисовал табличку. Он был прекрасным портным, но таланта художника у Леви не было. Сюда недели две ходили комиссии, чтобы решить, похожи ли желуди Мелта на желуди вообще, но все жители улицы в один голос утверждали, что никогда не видели такого искусного изображения. С Леви никто не хотел ссориться — он обшивал весь квартал. В конце концов его оставили в покое.

Улица опустела практически мгновенно. Я успел заметить, как Твин Лесс закрыл свою булочную через два дома напротив. Меня были не рады видеть. На всей улице Двух желудей остался только один человек. Он сидел, привалившись к стене дома, недалеко от меня. Я подошел. Грязный парень лет пятнадцати уставился на меня расширенными зрачками. От него исходил сильный запах гниющего тела и мочи.

— Когда сгорел бар?

— А?

— Бар. "Овца и мельница". Он был здесь, а теперь его нет. Когда он сгорел?

Парень выпустил длинную нитку слюны, ухмыльнулся и вяло взмахнул руками:

— Пы–ых… пы–ых… сгорел… пы–ых… его нет… — он как‑то по–птичьи повернул голову, посмотрел на меня правым глазом и забормотал: