Евгений Лукин - Разбойничья злая луна

И все же нужно было что-то произнести, смутить, сбить спесь, хоть как-то расквитаться за собственную слабость…

– Да, кстати, Кахираб…

Тот вскинул голову. Карие глаза исполнены внимания и почтения – не придерешься. И Ар-Шарлахи продолжал небрежно:

– Такая просьба: передай от меня привет Тианги… при случае.

Как он и ожидал, Кахираб был искренне удивлен:

– Какому Тианги?

Ар-Шарлахи медленно усмехнулся, не сводя с него насмешливых презрительных глаз.

– Ты не знаешь Тианги?

– Я знаю нескольких человек, носящих это имя.

Усмешка увяла.

– Ты, должно быть, имеешь в виду Левую руку Анитамахи, – спокойно, не отводя взгляда, с бесстыдной откровенностью продолжал смуглый упрямобровый Кахираб. – Хорошо, передам сегодня же…

Глава 30

Ночной ливень

Бритоголовый жрец (вернее, не сам жрец, а служитель храма; жрецы хранили обет молчания) намекнул, что, коль скоро война пойдет не только за независимость Пальмовой Дороги, но и за веру отцов, то кому, как не ему, Шарлаху, надлежит подать пример благочестия. Предложение это странным образом совпало с желаниями самого Ар-Шарлахи, особой религиозностью обычно не отличавшегося и зараженного вдобавок тлетворными идеями премудрого Гоена о божественной сущности человека. Но на сей раз будущим владыкой Пальмовой Дороги овладела такая тоска, так безвыходно и черно обозначилось перед ним будущее, что даже вино не помогло. Из людей пожаловаться было некому (его бы просто не поняли), оставалось одно: поделиться печалями со злой луной и четырьмя верблюдами.

Сопровождаемый почтительным молчанием толпы, Ар-Шарлахи, упрямо склонив голову, в державном одиночестве проследовал к восстановленному наскоро храмику, увенчанному по углам бронзовыми рогатыми мордами. Как положено, разувшись у порога, он принял из рук жреца черепок с курящимися травами и расстелил на голом каменном полу коврик перед рыжевато-серым пыльным обрезком кошмы, свалянной из верблюжьего подшерстка.

О чем он шевелил губами, вскидываясь время от времени на колени и обращая глаза к металлическому зеркальному диску с синеватыми контурами матери-верблюдицы? Бритоголовый жрец, да и толпа за стенами храмика знали наверняка: просит помощи против ненавистной Харвы. Пожалуй, одна только Алият понимала, что Харва – любимый город Ар-Шарлахи и что вряд ли будущий владыка Пальмовой Дороги горит желанием стереть его с лица земли.

Обращаясь ко всем четырем верблюдам по очереди (Как тогда выразился Тианги?.. «Большое, безрогое и довольно уродливое животное… Плюется вдобавок…»), Ар-Шарлахи изливал душу весьма своеобразно: молитва сплошь и рядом переходила в ругательства, а ругательства – в молитву. Три верблюда внимали кощунству с надменным равнодушием. Четвертый, Ай-Агвар, чьим символом был песок, а стороной света – юг, откликнулся, но как-то странно. К вечеру с юга на тень Ар-Аяфы рухнули неслыханно плотные тучи и ударил ливень. Такое впечатление, что Ай-Агвар разом вылил на пустыню воду, припасенную на несколько лет. Трещали, ломаясь, мокрые кроны, в арыках пенилась и клокотала вода, жидкая грязь текла по кривым улочкам подобно селевому потоку. Можно было себе представить, что сейчас делается в пустыне с выпитыми солнцем озерами и сухими руслами!

Трудно сказать, кому на руку сыграл этот внезапный водяной обвал: Пальмовой Дороге или Харве. Во всяком случае, ни о каких маневрах в два ближайших дня речи теперь идти не могло. Бритоголовый жрец, однако, истолковал знамение в пользу Шарлаха, о чем наутро и поведал народу скелетоподобный служитель с длинной прядью на выскобленном затылке. Кахираб только озадаченно сводил свои упрямые брови: потоп вмешался в его планы. Что до Ар-Шарлахи, то он, получив нежданную отсрочку, затворился в отведенном ему доме и по обыкновению своему постарался временно забыть обо всех своих неприятностях.

Ливень прекратился лишь под утро – так же внезапно, как и начался. Три чаши бронзового светильника поджигали розовым пламенем крупные капли, дрожащие на переплете низкого окна. С широких листьев неслышно сыпалась крупная водяная дробь – все заглушал рев бурлящих и пенящихся арыков.

– Теперь веришь?.. – тихо, прерывисто спрашивала Алият, обвившись вокруг утомленного Ар-Шарлахи чуть ли не кольцами. Ласковая кобра.

Тот вздохнул и не ответил. Близилось утро, а вместе с ним подступало и вчерашнее смятение.

– Ну что грустишь? Все же идет хорошо…

– Да… – сдавленно отозвался он наконец. – Так хорошо, что не знаешь, куда и бежать…

– Тебе нельзя бежать… – пробормотала словно в полудреме Алият.

– Почему?

– А без тебя все пропадут… И я тоже… Он недовольно помолчал.

– Не пропадут. Сама говоришь, что Кахираб и без моей помощи управится…

Она хмыкнула.

– Кахираб!.. Кахираб – выскочка. Даже если он из этих, как ты говоришь… из «разрисованных»… За ним никто не пойдет. А ты – Шарлах!..

– Я – Ар-Шарлахи, – сердито поправил он. – Завтра же указ напишу, чтобы звали как положено! А то придумали: Шарлах, Шарлах…

– Ты прямо как Улькар, – кротко заметила она и тут же всполошилась, почувствовав, что мышцы его напряглись. – Не надо, лежи!..

Но он все-таки выпутался из нежных змеиных колец и сел. Подбирающийся с востока полусвет уже расслаивал за окном темную глыбу листвы на отдельные резные пластины. Ар-Шарлахи упал на локоть, дотянулся до кувшинчиков, пощелкал ногтем по глиняным горлышкам.

– Будешь?.. – спросил он, определив по звуку, что кувшинчик полон.

– Нет, – сердито отозвалась она, тоже садясь и кутаясь в одеяло.

Так и не обнаружив рядом чашки, Ар-Шарлахи хлебнул прямо из горлышка. Испуганно уставился на светильник.

– Бежать, бежать… – пробормотал он с тоской.

– Куда? – жестко спросила она. – В Кимир? В Кимире тебя возьмут сразу же. Там всё, что этот дурак Хаилза натворил, на тебя повесили, не знал, что ли?

– А ты откуда знаешь?

– Зеркальщик с «Бархана» сказал.

– А он откуда?

– А ему матросы с «Саламандры» шепнули. Вот и думай. В Харву тебе пути нет, в Кимир – тоже. Куда бежать-то?

– К морю, – мрачно бросил он. Раньше она бы после таких слов обязательно вздрогнула. Теперь лишь невесело усмехнулась.

– К душам мертвых?

– Да нет там никаких душ, – поморщился Ар-Шарлахи. Помолчал и добавил уныло: – Родись я чуть раньше, пошел бы в ученики к Арегугу. Понимаешь, чем дальше, тем проще… Мир – это просто много лжи. Пустыня – это просто много нефти. Ну и море, стало быть… просто много воды. Никакого тебе царства мертвых, никакого бессмертия… И так во всем.

Он вздохнул и снова приложился к кувшинчику.

– А как ты туда доберешься? – спросила Алият. Ар-Шарлахи бросил на нее хмурый взгляд и вдруг задумался.